возник серебристый тонкий кокон.
Врёшь, устанешь, устанешь… Я несколько раз быстро выбрасывал клинок ему в ноги — серебристый кокон с гулом опускался угрожающе… Верти, верти…
Кокон вдруг выплюнул серебряное жало, похожее на атакующую змею. Гюнтер рассчитывал проколоть меня в солнечное…
В спортивном фехтовании не делают того, что сделал я. Но мы ради шутки отрабатывали это — 'как по-правдашнему'. И немец, скорее всего, не ожидал этого.
Поворачиваясь спиной к нему на выставленной вперёд левой ноге, я перехватил его запястье левой же рукой и нанёс сверху вниз рубящий — в полную силу! — удар в основание клинка, одновременно ударив головой назад. Валлонка упала мне под ноги, вывернутая из захвата силой удара.
Когда я повернулся — немец пытался подняться с земли. Я упёр конец палаша ему в горло — и под загорелой кожей мальчишки выступили и запульсировали голубоватые артерии. Лицо Гюнтера окаменело, но губы улыбнулись. Резиновой улыбкой.
— Штильгештатн, — с трудом переводя дыхание, выплюнул я всплывшее в памяти слово из какой-то книжки.
— Найн, найн, найн, бите, найн! — закричал высокий девчоночий голос, и возле нас на колени упала, обхватив Гюнтера поперёк груди одной и отталкивая мой палаш — другой рукой там самая девчонка. Я отшатнулся; ещё несколько немцев бежали к нам с оружием, кто-то натягивал лук, сбоку оказался Колька со вскинутым ружьём…
— Фертихь! — крикнул, перекрывая общий шум, Гюнтер.
И засмеялся. Уже по-настоящему.
Огромный костёр плевался в небо искрами и целыми столбами огня — кто-то водрузил в центр огромный дубовый пень, и тот, с воем всосав в себя половину костра, работал, как печная труба. Вкусно пахло шашлыками, и девчонки, разом перезнакомившиеся, тараторили на мгновенно образовавшейся смеси немецкого, русского и… английского. Мальчишки, как ни странно, хором ревели 'Калинку' — знаменитую тем, что в ней нет ни единого непроизносимого для немца русского 'р'.
Наверное, я тоже немец, кисло подумал я и, удобнее устроив ноги, прислонился спиной к камню. Луна проложила по воде Волги дрожащую 'дорожку к счастью', откованную из листового золота.
Плечо коротко и тупо дёргало. Танюшка хорошо наложила повязку… но лучше бы она сама осталась со мной. А она убежала к костру. Правда, звала с собой, и очень настойчиво. Мне не хотелось к людям, я огрызнулся. Она, кажется, обиделась. Может, стоило попросить прощения — она бы тогда наверняка осталась. Но для меня извиниться — всё равно что раскусить лезвие: теоретически возможно, практически — не хочется пробовать.
Светлое от луны небо перечеркнули сразу несколько падающих звёзд — метеоритов. Мне почему-то хотелось сразу плакать и смеяться.
Я чувствовал себя неуютно. Словно я в чужой одежде.
— Почему ты сидишь один, князь?
Я вскинул голову. Лунный свет превратил лицо подошедшего мальчишки в серебряную маску с чёрными пятнами. Он говорил по-русски с сильным акцентом, но правильно.
— Я присяду тут? — мальчишка указал на камень возле меня. Я кивнул, немец сел, и я вспомнил его — когда мы знакомились, он представился то ли Йенс, то ли Лэнс… Но тогда и не намекнул, что говорит по-русски. — Так почему ты один, князь?
— Не называй меня так, — поморщился я. — Не князь я никакой.
— Князь — это слово, — сказал Йенс-Лэнс. — Можно сказать 'конунг', 'вождь', 'князь' — или вообще ничего не говорить. Важно быть. Ты вышел драться, значит — ты князь.
— Да просто я один учился фехтовать, — отмахнулся я и охнул от боли.
— Когда меня ранили первый раз — я визжал, как поросёнок, — он засучил ветхую джинсовую штанину и показал грубый шрам над левым коленом.
— Слушай, — признался я, — я забыл, как тебя зовут…
— Йенс Круммер, — не обиделся он. Устроился поудобнее и поставил подбородок на кулак упёртой в колено руки. Левой Йенс придерживал у паха рукоять недлинного широкого меча с простой крестовиной. — Я у Хунтера кто-то вроде комиссара. Хочешь. — он повернулся ко мне, — я расскажу тебе кое-что интересно об этом месте? — я кивнул. — Начнём вот с чего: вы уже догадались, что мы — это реплики?..
…Больше года назад девятнадцать мальчишек и двенадцать девчонок из баварского города Регенсбург во время похода оказались в окрестностях своего города — но в этом мире. Их, в отличие от нас, забрали всех разом.
Весь этот год они странствовали — от Атлантики до Урала, нигде подолгу не задерживаясь и часто вступая в стычки. В этом мире было много негров, настоящими ордами приходивших с юга. И не так уж мало отрядов, подобных людям Гюнтера — подобранных именно по национальному признаку. Некоторые странствовали. Некоторые оседали на местах, приглянувшихся им. С некоторыми можно было договориться мирно.
Объединяло всех одно — это были дети и подростки. Безумие, но тут не взрослели!!! И никто не мог объяснить, как и почему это происходит — а ведь не все гибли в боях…
Но это была лишь одна из загадок странного и редконаселённого мира. Йенс обладал умом, который называют 'аналитическим', однако и он мало что понял, хотя очень старался. И о многом рассказал мне — возле реки, недалеко от праздничного костра, в эту ночь…
… - Это не совсем Земля, — говорил Йенс, откинувшись к камню возле меня. — Тут есть странные места и странные существа. И вообще много странного. Держитесь подальше от Сумеречных Мест — это такие… ну… как будто серый туман, они где угодно могут быть, войдёшь — и не вернёшься.
— Здесь совсем нет поселений? — спросил я. — Я имею в виду — как в книжках, брошенных городов, всё такое?
— Я понял, про что ты… Нет, тут никогда не было своей какой-то цивилизации. Никаких брошенных городов с их тайнами и опасностями… Хотя — подожди… — Йенс задумался и свёл брови; его лицо стало похожим на иллюстрацию к приключенческой исторической книжке. — Семь месяцев назад мы добрались до Евфрата. И нашли в тех местах парнишку-болгарина. Он был при смерти и умер, но перед этим бредил. Я кое-что понял. Он говорил о Городе Света. И плакал, что смог бежать один. Но я так и не понял, о чём он.
Мы помолчали. Йенс обнажил меч до половины и рассматривал его.
— Вот ещё загадка, — сказал он. — Откуда тут оружие? Почему именно такое? Огнестрельное иногда попадает сюда с Земли с хозяевами. А это, холодное?
— Загадки, загадки… — пробормотал я. — Послушай, Йенс. Как ты думаешь — есть ли у всего этого цель? Или это какие-то случайности?
— Не знаю, — признался Йенс. — Один голландец, ой друг, считает, что всё это, — немец повёл рукой, — огромная военная школа. Ребята и девчонки копируются какой-то цивилизацией, их помещают сюда, через какое-то время тех, кто остаётся жив — забирают куда-то на службу.
— Вообще-то похоже… но глупо, — заметил я. — Всё пущено на самотёк — мол, живите, как хотите… Ну ладно, ты не знаешь, но что ты думаешь?
— А ты скажешь мне, что думаешь ты? — я кивнул, Йенс вздохнул: — Хорошо. Я не верю в инопланетян и всё такое прочее. Мне кажется, мы просто попали в какой-то пространственный разлом, канал — называй, как хочешь.
— Знаешь, я думаю так же, — сказал я. — Но это ни фига не объясняет всего остального. Оружия, того, что здесь, ты говоришь, не взрослеют…
— Объяснить можно всё, — возразил Йенс.
— Притянуть за уши можно всё, — ответил возражением я. — Ты не знаешь, давно ли всё это действует?
— Точно не знаю, — покачал головой Йенс. — Но мы находили могилы XVIII начала века.
— А тут что, по одному отряду из каждой страны? — продолжил расспросы я.
— Нет, — ответил немец. — Неразбериха с этим, как и со многим другим. Но не по одному — точно. И
