Кровь полилась потоком, словно ее выплескивал гигантский насос. Была бы Андаис человеком, она бы свалилась и умерла, но она не была человеком. Она вытянула ко мне руку.
Гален бросился вперед, между мной и ею, и упал на колени, схватившись руками за горло: он беспомощно открывал рот, но из него не доносилось ни звука. У меня времени не было ни испугаться, ни подумать, что она с ним сделала. Он пожертвовал собой, чтобы я могла ее убить: в этот миг я забыла, что она моя королева, что она сидхе, все забыла, просто хотела ее остановить. Мертвая она остановится.
Из моих губ вылетело шипение, словно нож вытаскивали из ножен. Я только одно слово сказала:
– Кровь!
Сила рванулась от меня вперед, скользящим ударом прошлась по стражам на всем пути – словно невидимое лезвие резануло опять им по ранам, извлекая новую кровь.
Королева видела приближение чар, распознала угрозу. Она сжала кулак, и воздух вдруг отвердел, я не могла вдохнуть – ребра не поднимались. Я повалилась на пол, но успела увидеть, как мои чары ударили по ней, успела увидеть, как льется кровь у нее изо рта, из носа, из ушей, из глаз. Я упала на колени рядом с бьющимся в корчах Галеном, но сквозь туман перед глазами, сквозь танцующие белые искры я увидела, как оседает на колени Андаис. Она смотрела на меня обведенными кровью глазами и, кажется, говорила что-то, но я уже не слышала. В ушах звенел беззвучный вопль моего несчастного тела, жаждущего хоть глотка воздуха. Я упала – на живот. Даже умирая, я хотела видеть ее смерть.
Андаис рухнула сломанной куклой, ничком, лицом в пол. Не попыталась подставить руки. Просто свалилась, и кровь растекалась из-под нее алой лужей, все шире и шире.
Глаза застлало мраком, и я забилась на полу, придавленная ее магией, пытаясь вдохнуть – и не в силах сделать вдох. Я лежала, задавленная ее последним ударом, и хоть мое тело паниковало за меня, скребя по полу в попытке вдохнуть, я страха не чувствовала. Последней моей мыслью перед тем, как все поглотил мрак, было: 'Ну и хорошо. Раз она их больше не тронет, хорошо'. Потом мое тело перестало сражаться, и ничего больше не было – только тьма и отсутствие боли.
Глава 30
Я стояла на высоком холме и смотрела вокруг. До самого горизонта, смешиваясь с его голубой туманной далью, простиралась роскошная зелень, настоящий изумрудный океан. Целый восхитительный миг я стояла одна на вершине огромного холма, а потом почувствовала, что кто-то здесь есть. Я не слышала ни звука, ни движения, просто знала, что если оглянусь, то за спиной у меня кто-то будет стоять. Я думала увидеть Богиню, но ошиблась. В лучах яркого солнца стоял мужчина. На нем был плащ, тенью скрывавший его лицо и прятавший очертания фигуры, развеваясь под легким ветерком. То мне казалось, что незнакомец широкоплеч, то что скорее тонок. Словно тело под плащом менялось прямо у меня на глазах.
Ветер отбрасывал назад мои волосы и раздувал колоколом его плащ. Ветер принес мне запах поля и леса. Незнакомец пахнул первозданной дикостью леса и свежевспаханным полем, но, кроме этих густых ароматов, был еще один, который невозможно описать. От него пахло – за неимением других слов – мужчиной. Но это слово мало что передает. Так пахнет шея мужчины в разгар любви и страсти – дивный аромат, от которого сжимается грудь и переполняется сердце. Если бы парфюмеры сумели разлить его по флакончикам, они бы озолотились, потому что от него пахло любовью.
Он протянул ко мне руку, и я пошла к нему. Рука его менялась ежесекундно, как и тело – цвет кожи, форма и величина ладони, – словно проплывая множество вариантов. Рука, взявшая мою ладонь, оказалась темной, как у Дойла, но лицо под капюшоном Дойлу не принадлежало. Я различала в нем черты всех моих мужчин. Все, кто познал мое тело, отражались и проплывали в лице Бога, но руки, притянувшие меня, были самые настоящие, крепкие руки. Он прижал меня к себе, плащ одел нас обоих и затрепетал крыльями на ветру. Я положила голову ему на грудь, обвила талию руками, и мне стало так спокойно, словно мне больше ничего не страшно. Я словно обрела дом – тот дом, каким его все представляют, но каким он никогда не бывает. Мирный, счастливый – именно то, что нужно, все, чего ты хотел. Минута полного спокойствия. Абсолютное счастье. И казалось, что так может продолжаться вечно.
И стоило мне сформулировать эту мысль, как я поняла, что и правда может. Я могу остаться здесь, в руках Бога, или уйти туда, где царят мир и счастье. Счастье ждало меня, и я могла к нему уйти, но я вспомнила о Дойле и о Холоде, о Галене, Никке, Китто, Рисе... О Богиня, Рис!.. Неужели королева ослепила его? Спокойствие ударилось о мое горе и разлетелось вдребезги.
Руки обнимали меня все так же крепко, грудь была так же надежна, и сердце его билось уверенно, наполняя меня все той же радостью. Он не изменился, изменилась я. Если я умру, что станет с моими стражами? Андаис не умерла, она умереть не может, и ее гнев, когда она придет в себя, будет просто ужасен.
Я пыталась удержать радостное спокойствие, я цеплялась за него, как ребенок цепляется за родителей, когда боится оставаться в темноте, – но я ведь не ребенок. Я принцесса Мередит Ник-Эссус, обладательница рук плоти и крови, и я еще не могла уйти к вечному миру. Мне нельзя оставить моих людей на милость королевы.
Я чуть отстранилась взглянуть в лицо Богу, но увидеть его так и не смогла. Кто-то говорит, что у Бога лица нет, кто-то – что у него лицо твоей самой большой любви, кто-то – что у него лицо того, кто тебе больше всех нужен. Не знаю, только для меня тогда его лицо было все из улыбки и теней. Он меня поцеловал, и губы его пахли медом и яблоками. В голове у меня прозвучал голос, в котором смешались рокочущий бас Дойла и звонкий смех Галена: 'Поделись этим с ними'.
Я очнулась, ловя воздух ртом, грудь была как в огне. Я попыталась сесть, но от боли тут же упала обратно, вся скорчилась – и больно стало так, что я заорала бы, только воздуху для крика не было.
Надо мной склонилось лицо Китто. Он прошептал:
– Мать господня...
У него вся нижняя половина тела была в крови, и на верхней тоже крови хватало. Я не помнила, чтобы королева добралась до него. Хотела спросить, но даже дышать было так больно, что заговорить я не решилась. С каждым вдохом в меня будто кинжалы впивались с обеих сторон. Так больно, что подмывало опять скорчиться, но я знала, что от этого станет еще больней, и потому осталась лежать неподвижно, только руками проскребла по полу.
Пол был мокрый – от крови, я знала. Но я не понимала, почему кровь так близко от меня. Китто словно прочитал мои мысли, он наклонился и сказал:
– Я затащил тебя в кровь сидхе. Рука крови может питаться кровью.
