еще опять наладится, вы не думаете?
— О, нет. Хотя, конечно, закаяться ни в чем нельзя.
— Вы получили поздравление…
— Да, я получил поздравление. Как вы думаете, от кого оно было? От Мосса?
— Нет, может быть, и не от Мосса. Может быть, от кого-нибудь поинтереснее.
— От меня самого, — сказал Самоубийца.
Она увидела при свете коридорной лампы его скорбное лицо и молча смотрела на него. Он вынул поздравительную карточку из кармана и показал ее ей: «Замок Акерсхус. Всего лучшего к Новому году». И подписано его инициалами. Губы у него дрожали.
— Я купил ее в пути, — сказал он. — Я знал, что не получиться никакая другая карточка. Я послал ее не для того, чтобы доставить себе удовольствие, я не обращаю внимания на что-либо подобное, я сделал это для других пансионеров, чтобы они видели, что я получил ее. Теперь, фрекен, идите спать, спокойной ночи. Он быстро повернулся и снова вышел в зимнюю ночь.
Утром по санатории разнеслась новость, мрачная, грозная новость. Началось это спозаранку: когда девушка внесла к доктору в комнату кофе, она, ошеломленная, вышла оттуда и сообщила об этом другим девушкам; затем это стало известно кое-кому из пансионеров, адвокат Руппрехт моментально вскочил с постели и пустился в обход санатории. Что случилось? Нечто непонятное и жуткое, и это в день Нового года?
Когда адвокат проходил мимо инспектора Свендсена, собиравшегося поднять флаг, он остановил его и сказал:
— Погодите, не подымайте сейчас флага. Вы видели доктора?
Нет, инспектор не видел сегодня доктора. В конторе горит еще дампа, его нет там?
— Нет, но зайдем еще раз, посмотрим. Доктора там не оказалось.
Из конторы они прошли в комнату доктора, но и там его не было. Бог его знает, где он был. А тут, как раз, Новый год и все такое.
Многие из пансионеров быстро поднялись с постелей и приняли участие в розысках. Выяснилось, что доктор отправился сегодня ночью на горное озеро для испытания новых коньков; несколько человек побежало было к катку, но навстречу им попалась, опередившая их и возвращавшаяся уже со льда, фрекен Эллингсен. В руках у нее была деревянная жердь. Спросили ее, не встретила ли она доктора, но она его не видела, с мрачным видом покачала головою и сказала:
— Но я кое-что открыла, лед пробит во многих местах, там удили рыбу, одну из прорубей не затянуло льдом.
— Да?.. Что же вы полагаете?..
— Не затянуло, — кивнула она головою. — Это случилось сегодня ночью.
— Возможно ли?.. Что вы говорите?
Они побежали дальше, чтобы взглянуть на новую прорубь, а фрекен Эллингсен пошла домой. Она была очень занята, погружена в размышления. Это зияющее во льду отверстие — ведь это была настоящая английская Short Story, ночная трагедия, о, от нее ничего не скроется.
Так как она вернулась с места происшествия и могла сообщить новости, то вокруг нее собралось много пансионеров; говорила она вполголоса, но очень внушительно, слушатели ее стали бояться самого худшего.
— Только бы не случилось несчастья, — сказал адвокат. — Прорубь зияет, сказали вы?
— Зияет. Лед, затянувший было ее, сегодня ночью раскололся. Обломки еще не соединились.
— Это отверстия, в которых Даниэль рыбу удит, — сказал инспектор.
— Луна не светила сегодня ночью? — спросил кто-то.
— Нет, — сказал инспектор. — И что ему нужно было в темноте на льду! Которое это было отверстие, фрекен?
— Ближайшее, у самого устья.
— Там именно, где лед был менее всего прочен. Мы воткнули там жердь для предупреждения.
— Вот она, — сказала фрекен Эллингсен. — Она лежала на льду и я взяла ее с собою.
— Зачем? — спросил Бертельсен.
Она ему ответила — ему одному — возможно, что вся ее речь была к тому, чтобы он послушал ее. — Ее, может быть, придется исследовать.
— Жердь? — изумился Бертельсен.
— Да, не будем же терять здесь время и болтать, — перебил адвокат. — Возьмите с собою людей, Свендсен, и вскройте лед. Великий Боже, что если случилось несчастье!
— Я хотела бы сказать вам несколько слов в вашей комнате, — сказала ему фрекен Эллингсен. — А вы, Бертельсен, будьте добры, пойдите с нами.
Что-то было на сердце у фрекен Эллингсен, в этом не было никакого сомнения, у нее был такой необычно задумчивый вид. Адвокат прошел вперед в свою комнату.
— Милости просим, фрекен, садитесь. Что вы хотели мне сказать?
Фрекен Эллингсен заговорила; она подробно рассказала о своем открытии и раскраснелась при этом. Бертельсен, еще раньше слышавший ее рассказы, пытался сначала сохранить равнодушие, но оставил это, ввиду ее полной серьезности:
— Выяснено, что небо было покрыто тучами и луны не было, я сама исследовала прорубь, она достаточно широка, в нее отлично может провалиться человек, разбежавшийся на коньках. Но я не утверждаю, что случилось несчастье.
— Нет, нет. Но что же вы говорите? — нетерпеливо спросил Бертельсен.
Она повернулась к нему. — Вы меня давеча спросили, почему я взяла с собою эту палку. Я ее взяла, потому что ее придется, может быть, подвергнуть химическому исследованию. На ней пятна, похожие на кровь.
— Кровь! — сказали мужчины.
Им указали несколько красноватых пятен на коре, и они не знали, что об этом подумать. Это была несомненно кровь, но Бертельсен спросил:
— Ну, а если и кровь, так что же с того?
— В таком случае палка, может быть, послужила орудием.
— Значит, нападение? — догадался адвокат. — Нет, это неправдоподобно.
Фрекен молчала. В ней не было ни следа притворства, она трудилась над разрешением задачи, они видели, что она старается изо всех сил.
— Но кто, господи, мог напасть на доктора? Милейший человек и со всеми в дружеских отношениях.
— Кто-нибудь да напал. Адвокат спросил:
— Вы определенно кого-нибудь подозреваете?
— Да, — ответила она, — у меня определенное подозрение.
— Кого же вы подозреваете?
— Я не хотела бы теперь же высказаться по этому делу. Но если это останется между нами…
— Само собою разумеется, — прервали ее оба собеседника и напрягли свое внимание.
Фрекен заговорила тихо и многозначительно:
— Я не утверждаю, что это он, но подозреваю господина, которого мы называем Самоубийцей. У меня имеются основания указывать на него.
Молчание. Серьезность фрекен производит впечатление. Мужчины смотрели на нее и обдумывали ее слова.
— Почему же он мог сделать это? — спросил Бертельсен.
— Душевнобольному человеку (если только он душевнобольной) мало ли что может прийти в голову.
— Да, — сказал адвокат, — в этом отношении я должен отдать фрекен справедливость. Вы сказали, что у вас было основание указывать на него?
— Есть признаки, — сказала фрекен. — Я слышала, как он ночью разговаривал с фрекен д'Эспар в коридоре. Было уже после полуночи. Когда они пожелали друг другу спокойной ночи, вверх по лестнице
