зорко всматривался в дорогу, его, видимо, тревожил изгиб дороги, потому что он поднял винтовку горизонтально и, еще более прижимаясь к обочинным кустам, заторопил лошадь вперед.
Куров хотел выстрелить, чтобы дать сигнал взводу о встрече с противником, но сдержался, съехал глубже и назад от изгиба и, соскочив с коня, передал поводья товарищу.
— Слезай скорее, — шепотом сказал он Карпушеву.
Карпушев спрыгнул, закинув поводья за заднюю дугу луки.
— Снимем дозорных, — шепотом передал Куров Карпушеву.
Они прошмыгнули к изгибу и застыли в придорожном кусте.
Будучи оба исключительной выдержки и спокойствия, они, не шевелясь, чуть дыша, ждали. Для обоих было ясно, что если, они не вытерпят и выглянут, испугавшаяся лошадь шарахнется в сторону, разведчик противника отскочит назад и может взять инициативу в свои руки.
Секунда... две... три... Послышался лошадиный топот и чуть слышный характерный скрип кожаного снаряжения.
Еще секунда...
Разведчики одним прыжком выпрыгивают из куста, и не успел дозорный сообразить, в чем дело, как у него вырвали винтовку, поводья, чья-то сильная рука сгребла его в пояснице и, как ребенка, ссадила наземь.
— Тш-ш, — услышал разведчик карпушевский голос. — Если откроешь рот, я тебе заткну его вот фуражкой.
Карпушев, все еще поддерживая дозорного в пояснице, быстро увлек в кусты, посадил и велел не двигаться, пока он ему об этом не скажет.
В это время Куров вскочил на неприятельскую лошадь, выехал за извилину в сторону противника, снял фуражку, махнув ею, — дескать, путь свободен, можно двигаться, — и, надев ее назад козырьком, осторожно, как дозорный, поехал вперед. Вскоре из кустов выехали четверо всадников и уверенно поехали по дороге за Куровым, о чем-то вполголоса переговариваясь.
Вот они проехали извилину, дорога стала еще уже, кустарник нависал на нее густыми шпалерами. Эти кустарники — излюбленное место для козней противника, и, пожалуй, тут не мешает принять меры предосторожности.
— Тпру! Стой, ребята! — остановил своих товарищей старший дозора противника отделком Головкин. — Чего же он попер, как на прогулку? Эй, Силинский! Ну-ка, кто-нибудь догоните его да остановите, надо будет кусты-то освещать.
— Опоздал, товарищ Головкин, они уже освещены.
Головкин быстро обернулся, схватился за висевшую за плечами винтовку, но к нему подскочил Исаков, схватил поводья в руку. К остальным также подъехали, а ускакавшего вперед забрал Куров.
От взвода подскакало отделение, окружило пленных и увело в кусты. Вернувшийся Куров передал лошадь первому взятому в плен Силинскому, предварительно уничтожающе посмотрев на него, проводил его взглядом по направлению к схоронившемуся в кустах первому взводу и направился кустами опять вперед к Бронницам.
День рос. Кустарники почти не давали тени, подбирая ее под себя. У красноармейцев вытапливался обильный пот, каплями сползающий на подбородок и на нос, дозорные, далеко оттопыривая нижнюю губу, сдували щекочущую капельку, но она появлялась снова, ползая по носу, при движениях, из стороны в сторону.
Неподалеку над шапками кустов извилисто поднималась сероватая пыль — колонна противника.
По дороге мимо Курова на галопе проскакал всадник, видимо, с приказанием в дозор; его не остановили, зная, что сзади он будет подобран.
Пыль приближается все ближе и ближе. Исаков послал дозорного с донесением командиру взвода. Дозор остановился на месте, откуда дорога далеко просматривается. Вот из извилины выехал, по-видимому, командир, и сейчас же следом показалась голова колонны. Взвод. Сзади его и за кустами пылит еще. Значит, два.
Неожиданно слева, на стороне Миронова, грохнул выстрел. Это боковой дозор «синих» обнаружил «красных». Еще выстрел. Колонна метнулась в сторону, забираясь в обочинные кусты, от них отделилось несколько всадников и поскакало по направлению выстрелов.
Минута... другая. Впереди Курова огромным цветком мака мелькнула фуражка. Она остановилась, видимо, прислушиваясь, и опять задвигалась, приближаясь все ближе и ближе. Подпустивши шагов на тридцать, Куров выстрелил. Фуражка пригнулась к гриве и замерла.
К Курову подъехал Карпушев и передал приказание Исакова отходить на Белую Гору.
Едва Куров тронулся, как «подстреленная» им фуражка опять поднялась и, переезжая от куста к кусту, последовала за ним. Правее замаячили еще двое, по-видимому, намереваясь обойти. По ним выстрелил Карпушев, они оба одновременно ответили. Куров на рыси отскочил за Карпушева, зарядив винтовку снова. Теперь, увлекая за собою противника, отходит Карпушев. Куров, пропустив его, дал по ним выстрел, на минуту задерживая их.
Так они отходили, все более и более приближаясь обратно к деревне. Через кусты уже видна ветрянка, там начинается поле, и такая «игрушка», как здесь, уже невозможна. Придется оторваться на окраину деревни, хотя там, вероятно, взвод уже занял оборону. Туго придется. «Синие» сильнее больше чем вдвое.
Мысли Курова оборвал подъехавший Исаков. Он приказал ему отходить на Белую Гору, на рубеже кустов оторваться от «синих», на карьере проехать за крайний дом, там свернуть вправо глубже в кусты и, обойдя «синих», догонять взвод.
«Это почему же он так решил? — думал Куров, удивляясь, что его предположения не совпали с решением командира взвода. — Зачем же он беспрепятственно пропускает «синих» в наш тыл? Может, он думает с фланга грохнуть их? Интересно».
Кустарник начал редеть, прогалины стали больше, и Курову приходилось изворачиваться труднее. Нужно сдерживать напор усиленного дозора «синих» и в то же время скрыть от них, что он на этой стороне дороги остался один, иначе они атакуют его, и ему не уйти. Он рвался по флангу от одного куста к другому, стрелял то здесь, то там, отскакивал вглубь и опять метался по флангу.
«Почему же они не атакуют взводом или всем эскадроном? Видимо, они боятся засады пулеметов, они еще не знают, сколько нас, и сейчас напирают, чтобы прощупать наши силы».
Последние кусты, за ними на пригорке выросла ветрянка, двести метров подстриженной телятами полянки и дома Белой Горы. Куров заложил последнюю из сунутых Исаковым обойм, расстрелял ее, заставив «синих» прикрыться кустами, повернул и, разом ударив шенкелями, метнулся через поляну к деревне. Взбулгаченные гуси, разбегаясь, ошалело хлопая по земле крыльями, подняли сплошной гогот; куцехвостая собачонка бросилась ему наперерез, но, увидев над своей пастью мечущиеся копыта, взвыла и ударилась в ближайшую подворотню. Вот дом, вернее избушка, ограды у нее действительно нет, это Куров помнит еще с разведки; на задах ее сразу начинаются кусты ольховника и березовой поросли. Сюда. Вдруг вырос плетень от маленького огорода избушки до соседнего дома... Ч-черт!.. Куров придержал лошадь и, нацелившись между кольями, повел ее на прыжок. Р-раз!.. Есть!.. Кусты... Кто это там? Исаков. Ждал, значит.
Равняясь с Исаковым, Куров перешел на рысь, так как кустами здесь заросло почти сплошь. Скоро кусты стали реже, оборвались вспаханной полоской, а за нею они по свежим следам выехали на пастушечью тропинку, дали широкую рысь и вскоре заметили маяка; тот махнул им вправо и поехал вперед, свернув с тропинки в заросли.
У обочины той дороги, по которой они ехали на Бронницы, встретили взвод, продолжавший разведку в первоначальном направлении.
— Все! — доложил подъехавший Исаков командиру взвода.
— Как оторвались от «синих»? — спросил командир.
— По-моему, они не поняли нашего маневра.
— Ну хорошо, присоединяйтесь ко взводу.
Взвод, просачиваясь через кусты, двинулся вперед. Присоединившийся Куров ломал себе голову над маневром командира, но все-таки не понимал, почему они обтекли «синих» и сейчас, находясь в тылу их разведывательного эскадрона или даже отряда, едут в самое пекло на главные силы.
