Используя замечание Бродского относительно стихотворения Фроста, можно пойти дальше, прочитав в первой строке стихотворения 'На смерть Жукова' ('Вижу колонны замерших внуков') 'плачущих' вместо 'замерших'. Конечно, подобного рода замены относятся к разряду предположений, но предположений, судя по замечанию Бродского, вполне закономерных.
Несомненным при разборе стихотворения 'К переговорам в Кабуле' остается одно — возмущение и боль, которые были вызваны подписанием соглашений по Афганистану за спиной России. Но, вполне вероятно, что чувства поэта были связаны не только с этим конкретным политическим событием. Возможно, за словами 'нет ничего' и 'ничего не видно' в стихотворении прочитывается горечь оттого, что некогда великая держава вынуждена отступать, что с ней уже никто не считается, а новые ее политики обеспокоены лишь собственными делами, которые они и улаживают в ущерб национальным интересам России.
Можно, конечно, оставить последнюю строфу стихотворения Бродского без комментариев, однако, исходя из того что поэт включил ее в стихотворение и прислал это стихотворение в российский журнал для публикации, наивно полагать, что она была случайной в его творчестве. Чем дальше исследуешь поэзию
Бродского, тем больше убеждаешься в том, что у него случайностей не бывает, а постижение смысла его стихотворений зависит исключительно от усилий исследователей и их желания добраться до истины.
В использовании Бродским предлога 'благодаря' в сочетании с существительным 'трахома' в заключительной строфе стихотворения тоже присутствует логический парадокс: более естественным в данном контексте было бы употребить предлог причины 'изза', предназначенный для сочетания с существительными, имеющими негативное значение. Логическое несоответствие предлога существительному не может не обладать смыслом в контексте заключительного эмоционального 'взрыва'.
'Трахома' — воспаление — болезнь — переходный кризис, который переживала Россия после развала Советского Союза, не этого ли ожидали оппоненты коммунистического строя в течение долгого времени? Отсюда — предлог 'благодаря', указывающий на то, что их чаяния наконец осуществились, однако радости, в представлении Бродского, это не принесло, потому что сопровождалось унизительными для страны событиями.
'Заклятый враг', о котором говорит поэт в предпоследней строке стихотворения, вряд ли соотносится с афганскими моджахедами: противоборство их Советскому Союзу было случайным, вызванным обстоятельствами явлением. Семантика прилагательного 'заклятый' подразумевает противостояние длительное и по принципиальным позициям. 'Глаз, что вырвал заклятый враг' и 'мрак', который за этим следует, может рассматриваться и как итог подписания Пешаварских соглашений, и как положение, в котором оказалась Россия в переходный период истории.
Рассмотрим еще одно стихотворение Бродского 'Подражание Горацию', которое было написано вскоре после 'К переговорам в Кабуле' в 1993 году.
Судя по стихотворениям, которые относятся к этому времени ('Памяти Клиффорда Брауна', 'Письмо в Академию', 'Михаилу Барышникову', 'Надпись на книге', 'Новая Англия'), начало девяностых годов стало одним из самых трагических периодов в жизни Бродского. Однако мрачное восприятие поэтом своей судьбы никак не отразилось на его политических и гражданских взглядах. Стихотворение начинается с обращения:
Лети по воле волн, кораблик. Твой парус похож на помятый рублик.
Из трюма доносится визг республик. Скрипят борта.
Название 'Подражание Горацию' никого не может ввести в заблуждение: летящий по волнам 'кораблик', чей парус похож на 'помятый рублик', а кормщиком является 'Боря', однозначно соотносится с Россией. На пути к морю этот 'кораблик' поджидают опасности, но поэт выражает уверенность в том, что все они будут благополучно преодолены.
В напутственном слове, обращенном к своей стране, Бродский пытается не столько предостеречь, сколько ободрить ее: 'Лети кораблик, не бойся бури'; 'Лети, кораблик! не бойся острых / скал'. В последнем предложении поэт говорит о том, что продвижение ее на пути к 'подлинно постоянной демократии' не будет гладким, но только так можно обрести свободу — 'стать частью морю': 'Но ты, кораблик, чей кормщик Боря, / не отличай горизонт от горя. / Лети по волнам стать частью моря, / лети, лети'. В этом предложении в соответствии с рекомендациями Бродского 'кораблик' можно заменить на 'Россию' без ущерба для смысла и размера стихотворения.
* * *
В заключении надо отметить, что выводы, которые прозвучали в этой главе в ходе анализа стихотворений Бродского, вряд ли будут однозначно восприняты. Представления, которые уже сложились о поэте и его творчестве в эмиграции, не так-то просто изменить или поколебать, потому что они имеют давние корни и объективные причины для существования.
Андрей Битов как-то сказал: 'Эмиграция — это оскорбление человеческого достоинства на всю жизнь'. Каждый переживает это оскорбление по-своему, неизменным остается одно — болезненное отношение к тому, что произошло, и вполне естественная обида. 'Ну как там в России, по-прежнему плохо, да?' — по словам Битова, этот вопрос нередко можно услышать в эмигрантской аудитории. Оказавшись выброшенным за пределы круга, к которому привык, человек пытается, часто даже не осознавая того, исправить допущенную несправедливость, получить хотя бы косвенное подтверждение, что 'там' после его отъезда ничто не может измениться к лучшему.
Может быть, поэтому и за границей, и в России[211] так непоколебимы стереотипы одностороннего восприятия лирики Бродского и так охотно поддерживаются мифы о недоброжелательном и даже пренебрежительном отношении Бродского к стране, из которой он вынужден был уехать. Стихотворные же тексты поэта свидетельствуют совсем о другом.
Находясь в эмиграции, Бродский с повышенным вниманием и крайне эмоционально воспринимал все, что происходило в России — радовался успехам и болезненно переживал неудачи. Отъезд не повлиял на взгляды поэта, а значит, хотим мы этого или не хотим, нравится это кому-то или не нравится, в своих произведениях лишенный российского гражданства Бродский оставался гражданином той страны, которую он много лет назад покинул.
'ПУТЕШЕСТВИЕ В СТАМБУЛ'
В задачу данного исследования не входит изучение прозы Бродского. Однако для 'Путешествия в Стамбул' следует сделать исключение. В ходе анализа становится очевидным отличие 'Путешествия в Стамбул' от других прозаических произведений поэта. Свободное развитие сюжетной линии сочетается в эссе с обилием лирических отступлений и постоянными признаниями автора в субъективности, в надуманности того, что он излагает.
''Путешествие в Стамбул', — отмечает Петр Вайль самое, вероятно, уязвимое сочинение Бродского: с точки зрения историка, богослова, филолога, логика. Эссе, временами почти статья, едва не трактат, существует по законам лирического стихотворения'[212].
Жанровое своеобразие произведения во многом объясняет причины его неприятия. 'Путешествие в Стамбул' является поэтическим диалогом, который автор ведет со своим подсознанием. За внешним гневнообличительным публицистическим пафосом скрывается метафорический, глубинный подтекст, который может быть выявлен, осознан только при обращении к нему на поэтическом уровне.
С точки зрения содержания, было бы большим упрощением сводить 'Путешествие в Стамбул' к противопоставлению Востока и Запада. Еще большим упрощением было бы рассматривать эссе Бродского как гимн западной демократии, или как выражение недовольства
Христианством, обличение Ислама или русского (советского) авторитаризма. Размышления Бродского не укладываются ни в одну из перечисленных схем, потому что подобного рода схемы преследуют
