— Нет. Я этого не знал.
— Звучит как насмешка, ведь коричневые пеликаны почти полностью исчезли в начале шестидесятых.
— Что с ними случилось?
— Пестициды. Они питаются исключительно рыбой, а рыба живет в речной воде, полной хлоруглеводородов, содержащихся в пестицидах. Дожди смывают пестициды с почвы в маленькие ручейки, которые в конце концов впадают в Миссисипи. Когда пеликаны в Луизиане едят рыбу, они получают дозу ДДТ и другие химикаты, которые накапливаются в жировых тканях птиц. Смерть редко наступает сразу, но в периоды стресса, например, голода или плохой погоды, пеликаны, орлы и бакланы используют свой жировой резерв и могут буквально отравиться собственным жиром. Если они остаются в живых, они обычно неспособны к размножению. Скорлупа их яиц становится настолько тонкой и хрупкой, что трескается при высиживании. Ты это знал?
— Откуда я мог это знать?
— К концу шестидесятых Луизиана начала завозить коричневых пеликанов из Южной Флориды, и с годами популяция понемногу росла. Но птицы до сих пор в большой опасности. Сорок лет назад их насчитывались тысячи. Сейчас в кипарисовом болоте, которое Маттис хочет уничтожить, живут всего несколько десятков пеликанов.
Грей задумался. Она долго молчала.
— Какой сегодня день? — спросила она, не открывая глаз.
— Понедельник.
— Сегодня неделя, как я уехала из Нового Орлеана. Томас и Верхик обедали вместе две недели назад. Именно в тот роковой момент было передано дело о пеликанах.
— А завтра будет три недели, как были убиты Розенберг и Дженсен.
— А я была рядовой невинной студенткой юридического факультета, не совала нос в чужие дела, имела восхитительный роман со своим профессором. Наверное, те дни навсегда миновали.
«Юридический факультет и профессор, возможно, и миновали», — подумал он.
— Какие у тебя планы?
— Никаких. Просто хочу выбраться из этой проклятой заварухи живой. Убегу куда-нибудь и скроюсь на несколько месяцев, может быть, на несколько лет. У меня достаточно денег, хватит надолго. Когда настанет день, когда не надо будет все время оглядываться, если, конечно, он настанет, тогда, может, вернусь.
— На юридический факультет?
— Вряд ли. Право меня больше не привлекает.
— Почему ты хотела стать юристом?
— Идеализм. И деньги. Думала, смогу изменить мир, и мне еще за это заплатят.
— Но юристов уже и так, как собак нерезаных. Какого черта эти умненькие школьники все еще идут на юридические факультеты?
— Ясно почему. Алчность. Хотят иметь «БМВ» и золотые кредитные карточки. Если ты поступил на хороший юридический факультет, попал в десять процентов сильнейших выпускников и получил место в большой фирме, то через каких-то несколько лет будешь получать шестизначную цифру, и со временем она будет только расти. Это гарантировано. К тридцати пяти ты станешь компаньоном и будешь получать, по меньшей мере, двести тысяч в год. Некоторые получают намного больше.
— А остальные девяносто процентов?
— С ними дело обстоит хуже. Им достаются объедки.
— Большинство юристов, которых я знаю, ненавидят свою работу. Они предпочли бы заниматься чем-нибудь другим.
— Но не могут бросить из-за денег. Даже никудышный юрист в маленькой конторе после десяти лет практики зарабатывает сто тысяч в год. Он может ненавидеть свою работу, но где еще он получит столько денег?
— Не люблю юристов.
— А от репортеров, конечно, все в восторге. Замечено неплохо.
Грей взглянул на часы, затем взял телефон. Он набрал номер Кина. Кин прочел ему некролог и статью в «Пост» о бессмысленном уличном убийстве молодого юриста. Грей по ходу делал заметки.
— Еще кое-что, — сказал Кин. — Фельдман очень беспокоится о твоей безопасности. Сегодня у себя в офисе он ждал новостей о тебе и напустил в штаны, не получив ничего. Постарайся все-таки доложить ему до полудня завтра. Ты понял?
— Постараюсь.
— Постараться недостаточно. Грей. Мы тут все очень нервничаем.
— Что «Таймс», сосут из пальца?
— Сейчас меня не волнует «Таймс». Меня больше волнуете вы оба, ты и девушка.
— С нами все в порядке. Все прекрасно. Что у тебя еще?
— За последние три часа для тебя поступило три сообщения от человека по имени Клив. Говорит, что он полицейский. Ты его знаешь?
— Да.
— Так вот, он хочет встретиться с тобой вечером. Говорит, это срочно.
— Я позвоню ему позже.
— Хорошо. Смотрите, детки, поосторожнее там. Мы будем здесь допоздна, так что звони.
Грей опустил трубку и посмотрел на свои записи. Было почти семь часов.
— Я поеду встречусь с миссис Морган. Хочу, чтобы ты оставалась здесь.
Она села между подушками и обхватила колени.
— Лучше, я тоже пойду.
— А что, если за домом следят? — спросил он.
— С какой стати они станут следить за домом? Он мертв.
— Может, они насторожились после того, как сегодня появился загадочный клиент и искал его. Даже мертвый он привлекает внимание.
Минуту она думала над этим.
— Нет, я еду.
— Это слишком рискованно, Дарби.
— Не говори мне ничего про риск. Двенадцать дней я хожу по краю пропасти и еще жива. Это будет несложно.
Он ждал ее у двери.
— Кстати, где я проведу ночь сегодня?
— В отеле Джефферсон.
— У тебя есть номер телефона?
— А как ты думаешь?
— Да, глупый вопрос.
Частный реактивный самолет с Эдвином Снеллером на борту приземлился в Национальном аэропорту в Вашингтоне в начале восьмого. Он был рад, что покинул Нью-Йорк. Он провел там шесть дней, мечась по своему номеру в «Плазе». Почти целую неделю его люди проверяли отели, следили за аэропортами, ходили по улицам, и они прекрасно понимали, что зря тратят время, но приказ есть приказ. Им было сказано оставаться там, пока что-нибудь не произойдет, что позволит им действовать дальше. Глупо пытаться найти девчонку на Манхэттене, но вдруг она допустит ошибку, например, позвонит по телефону или воспользуется пластиковой кредитной карточкой, так что ее можно будет вычислить, и тогда они будут на месте.
Она не сделала ни одной ошибки вплоть до сегодняшнего дня, в два тридцать, когда ей понадобились деньги, и она воспользовалась счетом. Они знали, что так случится, особенно если она намеревалась покинуть страну и боялась пользоваться пластиковой кредитной карточкой. На каком-то этапе ей понадобятся наличные, и она вынуждена будет перевести их телеграфом, так как банк находился в