сельхозоборудование, и подпись: «Великий Вождь товарищ Ким Ир Сен посетил Ван-Хвонский сельхозкооператив, где на месте руководил работами». Особенно мне запомнилась и полюбилась фотография, где тот же «хор» стоит далеко на заднем плане возле огромной теплицы, а Великий Вождь на переднем плане, глядя в объектив, пожимает руку согбенному дедушке с белоснежной бородой, как у старика Хотта-быча. Подпись гласила: «Великий Вождь товарищ Ким Ир Сен посетил надёжное тепличное хозяйство, где на месте заботился о старом мичуринце». Поверьте, я не присочинил ни капли.
А сейчас у меня дома стоит новенький корейский – правда, южнокорейский – телевизор. Такой телевизор в конце 80-х невозможно было увидеть даже в фантастических фильмах. Но на его экране удивительным образом мелькают страницы, напоминающие мне те самые журналы. Вот Президент посетил детский сад в Ростове-на-Дону, который он посещал в прошлый раз, и садик ему не понравился, а теперь он приехал и на месте убедился в том, что его ценные указания выполнены. Вот Президент вручает ордена за успехи в семейной жизни и воспитании детей, причём наконец-то и мужчинам. Выполняются президентские программы! До этого он встречался с ветеранами, но у меня ещё к тому моменту не было корейского телевизора, на экране которого всё как-то острее видно. Ничего, впереди много событий и поводов выехать на места.
P. S. Кстати, может кто-то не знает, но Великий Вождь товарищ Ким Ир Сен, кроме того что был гениальным полководцем, отцом нации и прочее… ещё написал две оперы, «Цветочница» и «Море крови». Нигде не указано, был ли он автором либретто или опер целиком, вместе с музыкой. Следовательно – целиком. У меня была книжка корейского издания, очень красивая, с золотым обрезом, шёлковой закладкой и золотым тиснением на переплёте. Там значилось золотыми тиснёными буквами: «Великий Вождь Товарищ Ким Ир Сен» и ниже: «ВЕЛИКОЕ, БЕССМЕРТНОЕ КЛАССИЧЕСКОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ ОПЕРА «МОРЕ КРОВИ». Вам это не напоминает: «Великий фильм о Великой войне»?
4 июня
Сегодня похоронили поэта. Точнее, тень поэта. Поэт остался. Поэт остался внятно в своей эпохе и едва уловимым эхом ещё звучит в наши совсем не поэтические дни. Да, сейчас не время поэзии, я бы даже сказал, не время поэтов. И это совсем не связано с тем, что происходит в стране и мире. Просто не время поэтов. И метафора не работает. И поэтическое слово не имеет веса и летит, как пух над городом, в котором хоронили сегодня Андрея Вознесенского.
А было время поэтов. Вознесенский как раз совпал с последним большим поэтическим временем. Тогда поэты были рок-н-роллом. У нас в стране рок-н-ролла не было, а если и был, то заграничный и малодоступный. Был ещё джаз. Но в поэтах были и рок-н-ролл, и джаз, и сила, и свобода… Поэтому они собирали стадионы.
Я никогда не был ни поклонником, ни любителем Вознесенского. Мы читали другие стихи. Его поэзия не совпадала со мной и временем моей юности. У меня сразу был рок-н-ролл. И там была моя свобода, мои смыслы и мой мир. В университете в период сильнейшего увлечения поэзией, когда я участвовал в работе поэтического кружка и когда мы просто собирались в общаге и читали стихи, Вознесенский не звучал ни из чьих уст. От этого он не становился ни лучше, ни хуже. Но я очень хорошо помню, как однажды у меня возникло ощущение, что Андрей Вознесенский мне помог, помог в одном серьёзном споре.
В первый раз я услышал «Аквариум» и Гребенщикова в 10-м классе. И был потрясён. Записи очень плохого качества, их очень мало, но я сразу почувствовал в том, что слышал, нечто небывалое. Я пытался давать эти записи друзьям, одноклассникам, но был осмеян. Мы слушали «Led Zeppelin», «Doors», «Pink Floyd», даже пытались слушать «Genesis», «King Crimson» и многое другое. Какой, к чёрту, «Аквариум»?! Какая, к чёрту, отечественная музыка?! Я пытался показывать «Аквариум» старшим товарищам, но результат был ещё хуже. Как музыка «Аквариум» никем не воспринимался. Тогда я искренне сказал: «Ну ладно – музыка, зато какая поэзия!..» И на это один из знакомых моих родителей, явный шестидесятник, ответил: «Ну какая, к чёрту, поэзия, ты Вознесенского почитай!» На то, чтобы возразить, у меня аргументов не нашлось.
Не помню точно, в каком журнале, но в том же году вышла статья (или интервью) Вознесенского, где он рассказывал, как к нему на дачу приехал молодой ленинградский романтик Боря Гребенщиков, всю ночь пел ему свои песни и читал стихи, и что он счастлив встрече с большим и самобытным поэтом. Я тогда бегал с этой публикацией как с писаной торбой. Для кого-то она была аргументом, для кого-то – нет. Но главное – в тот момент я почувствовал поддержку: хоть и не любимый и незнакомый, но большой поэт словно сказал мне, что я не дурак, раз слушаю и люблю то, что люблю и слушаю.
За последние десять лет я неоднократно встречался с Андреем Вознесенским и, даже пожимая ему руку, не чувствовал его полноценного присутствия. Он будто где-то витал, оставляя нам для прикосновения свою тень. На лице его была неизменная вежливая улыбка, которая словно говорила: «Всерьёз я не здесь, всерьёз я там, где живёт поэзия. То есть не сегодня».
Поэт не умер, он растворился до поры, оставив нам тень, которую похоронили, как будто сказав, что время поэзии неизбежно наступит – не по каким-то понятным законам и причинам, но по поэтическим.
В новостном выпуске шли подряд репортажи о нефти в Мексиканском заливе и об эксперименте «Марс 500». Посмотрел и вдруг подумал… – не полетит человечество в далёкий космос. Ну на Луну или на Марс может быть… И то не в нашей жизни. А в дальний – никогда! Человек, конечно, прекрасен! Особенно он меня поражает тем, что сделал за последние несколько десятков лет в области электроники и прочих цифровых технологий (в которых я ничего не смыслю). То, что сейчас существует в мире высоких технологий, – более чем фантастика, потому что всего двадцать лет назад писатели- фантасты такого представить себе не могли. А вот с механикой человек справиться не может. Поэтому хоть наши автомобили и видоизменяются, по сути – это всё те же штуковины на колёсах с двигателями внутреннего сгорания. Корабли как были кораблями, так и остаются. Подводные глубины как были недоступны, так и продолжают, а подводные лодки по-прежнему несовершенны и опасны. Летаем мы всё на тех же самолётах, которые хоть и совершенствуются, но не революционно. Вулкан в Исландии всем нам указал наше место на планете. А космические корабли хоть и изменились со времён Белки и Стрелки, по сравнению с компьютером, который любой желающий может купить в магазине, остались где-то в каменном веке.
Вот и получается, что мы можем в прямом эфире и в хорошем качестве видеть, как из скважины на дне Мексиканского залива бьёт нефть, но заткнуть эту скважину не можем. Дыру проковырять смогли… а дальше – наблюдаем. И никакие технологии, никакая самая мощная экономика мира пока ничего не может с этим поделать… И вот мне подумалось, что фантастическое развитие электроники и цифровых технологий, все эти чудеса в области развития коммуникаций и прочее нужны нам только для того, чтобы осознать как можно скорее, что никуда мы не полетим, и с Земли нам деваться некуда. Мы земные! И механика у нас земная. Не найдём мы топлива, не сделаем нужного металла, а если и сделаем – никаких бюджетов на это не хватит. Мы земные… А поэты без всяких технологий могут порой общаться с космосом.
8 июня
С момента моей последней записи я успел из Калининграда самолётом добраться до Москвы, поездом доехать до Вологды, сыграть там спектакль, а в данный момент я в Ярославле, готовлюсь к очередному спектаклю. Как только отыграю, сяду в автомобиль и отправлюсь в Москву, чтобы утром улететь на «Кинотавр» в Сочи. Завтра вечером там начнётся жизнь нашей картины «Сатисфакция». Послезавтра днём прилечу из Сочи в Москву и прямо из аэропорта поеду во Владимир, а на следующий день будет Рязань. Вот такое активное завершение сезона.
До Вологды ехал поездом «Москва – Воркута», в странном вагоне: половину вагона занимал буфет, а половину – четыре купе. Никогда не покупайте билет в такой вагон! Очень велика опасность того, что вы не то что глаз не сомкнёте, но будете близки к сумасшествию. Ещё поезд не тронулся, как в буфет набились люди и стали выпивать, хотя поезд отходил в полдень. В нашем случае в буфет набились бывшие десантники, то есть низкорослые коротко стриженные и весьма пафосные парни от тридцати до сорока. Когда мы выходили в Вологде, около девяти, они успели выпить всё пиво в буфете и
