Спасите наши души

пределы тому, на что способна наука.

Он снова взял чашку и сделал глоток. Скарбинский совещался с четверкой своих коллег из Массачусетского и Калифорнийского технологических институтов.

— Господин президент, у нас нет сомнений в том, что это самая большая опасность, какая…

— Да, да, знаю, сынок. Ты мне уже набросал картину в общих чертах. Не стоит еще и вставлять ее в раму.

Он поднял глаза на экран.

— Господин Ушаков, я не верю ни единому слову из всего сказанного вами.

— Господин президент, компьютер…

— Да пошел этот компьютер, — чертыхнулся он, и на обоих концах света воцарилась мертвая тишина.

Президент просиял. Он был убежден, что только что сказал то, чего хотела услышать от него вся страна.

— Где-то тут закралась ошибка, — пробормотал он.

— Ну разумеется, ее совершили китайские специалисты и этот… этот французский ученый, — сказал Ушаков.

— Я говорю не о китайских, албанских и прочих ученых, — перебил его президент. — Я говорю об ошибке, которая предшествовала всему этому, вам, нам, всем… Я не знаю, когда она была совершена и кем, но это была большая ошибка, господа…

Русские переглянулись. Им уже говорили, что новый президент Соединенных Штатов немного эксцентричен и нужно запастись терпением.

— Вот уже три часа мы находимся в постоянном контакте с албанцами, — сказал Ушаков. — Мы пытаемся объяснить им, что они допустили ошибку в расчетах. Но они и слышать ничего не желают. Упорно стоят на своем. Говорят, что работали с крупнейшим из ныне живущих специалистов атомного века, что безопасность гарантирована — они об этом позаботились. Они утверждают, что полностью просчитали процесс дезинтеграции, что она направлена строго по вертикали и что эта восходящая «стрела» преобразуется в пучок лишь в космосе, в тысяче километров от Земли. Они выслушали все наши доводы и заявили, что не дрогнут перед нашей «попыткой запугивания».

Президент жевал сэндвич.

— Вы не дали мне закончить, господин Ушаков. Относительно одного принципа в деле с «боровом» мы с самого начала пришли к консенсусу. Относительно принципа выживания, как я это назвал. Вспомните: учитывая то, что нам известно в этой области, мы не можем позволить себе пойти на риск. Вот почему я собираюсь распорядиться, чтобы на эту гадость немедленно сбросили бомбы. Это можно сделать за… скажем…

Он повернулся к генералу Хэллоку.

— …Двадцать две минуты, — подсказал генерал Хэллок. — На всех наших базах объявлена тревога.

— Не уверен, что мы можем пойти на такой риск, — сказал маршал Храпов.

— Отчего же? Организация Объединенных Наций утрется, как обычно. Для того она и существует.

— Есть одна опасность, господин президент, — снова заговорил Храпов. — Как только бомбардировщики окажутся у албанцев на радарах, те тут же приведут в действие установку.

Президент внезапно вспомнил о седьмом экране. Тот по-прежнему пустовал.

Он поймал себя на том, что смотрит на него и… чего-то ждет. И если бы там вдруг возник Господь Бог собственной персоной, чтобы подсказать ему, как быть дальше, его бы это ни капельки не удивило.

Но экран оставался пустым, и пустота эта была в высшей степени красноречивой, почти заставляющей усомниться в Его сострадании.

Этого не случится, подумал президент, ибо, если бы это в принципе могло случиться, то экран не был бы сейчас пуст — нет, только не в такой момент.

— Сколько понадобится времени, чтобы оснастить наши ракеты нейтронными зарядами?

— Это невозможно, — возразил Хэллок. — Они для этого не предназначены.

Президент бросил на него всего один взгляд, и генерал почувствовал, что только что лишился своих звезд.

— Сколько у нас еще есть времени?

— Господин президент, я не думаю, что в такой час мы можем играть со временем, — сказал Хэллок. — Наш агент в Албании сообщил, что «церемония» должна состояться через неделю. Но они могут перенести дату. С другой стороны — и я только что удостоверился в этом, переговорив с нашими специалистами, — совершенно исключено, что албанцы успеют начать операцию за те несколько минут — три минуты, если быть точным, — которые будут у них в запасе после появлениях наших самолетов на их радарах. Если даже не принимать во внимание чисто технические соображения и предыдущие расчеты, мне это представляется противоречащим бюрократическому духу…

Он хотел добавить «коммунистических режимов», но вовремя спохватился.

— Эффект неожиданности сыграет на нас. Я предлагаю начать бомбардировку немедленно.

— По-моему, у нас нет особого выбора, — сказал президент.

Внезапно он отчетливо ощутил, что на него смотрит пустой экран. Но он был официально избранным президентом Соединенных Штатов и не мог позволить себе полагаться на кого-либо, кроме самого себя.

— Господин Ушаков, мы не имеем права полагаться на действия одной-единственной десантно- диверсионной группы. Так нельзя. Ставка слишком высока. Мне следовало бы сказать: слишком неведома — что, в общем-то, одно и то же. Я предлагаю вам решение, которое мы уже рассматривали ранее: «ошибка» советской ракеты, отклонившейся от своей траектории из-за технической неполадки.

Ушаков скорчил злобную гримасу. Русских это предложение, похоже, возмутило.

— На это мы пойти не можем, господин президент. Тут дело принципа. Будет нанесен ущерб нашему доброму имени. Наша военная техника считается — и совершенно справедливо — лучшей в мире. У меня нет желания оскорбить вас, господин президент, но ваше предложение имеет целью дискредитировать советскую армию и советское оружие. Мы никогда не пойдем на такое. Если должна быть совершена «ошибка», то только американской ракетой. Я с самого начала предупреждал об этом. Когда мы рассматривали эту альтернативу, то речь шла о сбое в одной из ваших ракет. Мы не намерены умышленно пятнать честь советской науки и техники. Это наше последнее слово.

Президент побледнел.

— А честь и надежность американской науки и техники, как вы прикажете поступить с ними?

— Мне нужно несколько минут на размышление, — заявил Ушаков.

Русские исчезли с экрана.

Президент был вне себя.

— Они хотят повесить всех собак на нас! С самого начала была договоренность, что ответственность будет поделена поровну. И никак иначе!

Когда русские вернулись, позиция их смягчилась. Уничтожение «борова» вследствие «ошибки» ракеты теперь казалось им недопустимым с этической точки зрения. Они считали, что, учитывая исторические обстоятельства, только выиграют, если будут действовать в открытую. В случае провала десантно- диверсионной операции они предлагали немедленное вторжение, которое квалифицировали как «совершенно открытое», — как это было в Чехословакии, где им уже приходилось брать на себя ответственность — в священных интересах народов всего мира, поскольку албанцы отказываются внимать доводам разума и вступают на путь преступного безумия. Раз и навсегда будет положен конец распространению термоядерного оружия, а нация, которая попытается его создать, автоматически поставит себя вне законов человечества. На внеочередном заседании Генеральной Ассамблеи, которое состоится через двадцать четыре часа после этой «спасательной акции», вся ответственность будет возложена на Соединенные Штаты и на СССР.