в Рим, чтобы завершить там свое комплектование и организацию. Я тотчас же написал майору Марроккетти, на которого оставил командование отрядом, чтобы он двинулся к Риму. Сам я направился навстречу отряду.
Во время моей отлучки из Чезены в отряде произошел печальный случай — был убит на дуэли Томмазо Риссо. Это была для нас очень ощутимая потеря, тем более что она явилась следствием раздора между двумя храбрыми соплеменниками, и смертельный удар был нанесен рукой товарища.
Во время ссоры Риссо ударил Раморино хлыстом, что сделало дуэль неизбежной. Я изгнал бы, конечно, из Легиона офицера, позволившего себя ударить кому бы то ни было, а Раморино не был мальчиком, способным снести оскорбление, подобное тому, которое ему было нанесено. Узнав о происшедшем, я стал держаться холодно с обоими, хотя и предчувствовал несчастье. Я готов был заплатить собственной кровью за позор храброго товарища, но это было невозможно! Когда я уезжал из Чезены в Рим, Томмазо Риссо, с которым я, против обыкновения, стал держаться холодно, подошел к экипажу и крепко пожал мне руку. Мне показалось, будто я пожал руку покойника. Предчувствие смерти моего друга не покидало меня во время всей поездки, и известие о ней не удивило меня, хотя и причинило боль. На дуэли, состоявшейся за пределами Чезены, Раморино убил Риссо.
Томмазо Риссо был одной из избранных натур, «огненной натурой», как сказала одна влюбленная в него итальянка. В детстве он избрал карьеру моряка. Добравшись до Ла-Платы, он высадился затем в Монтевидео и, отправившись в сельскую местность, нашел себе занятие в одном из имений, которые в тех краях называются эстансиями. На них занимаются исключительно скотоводством, и люди всю жизнь проводят в седле. Риссо полностью свыкся с обычаями этого рыцарского народа. Будучи человеком сильным и ловким, он не уступал гауччо в искусстве укрощать необъезженных лошадей и мог драться на ножах с любым из аборигенов как первый среди них. Его имя произносилось с уважением мужественными сынами Пампы.
В длительных войнах между народами Ла-Платы Риссо сражался на стороне монтевидеосцев. Произведенный за свою храбрость в офицеры, он доблестно служил в Итальянском легионе. Участвуя во многих сражениях, Риссо в одном из них получил такую рану в шею, которая могла прикончить и носорога. Он чудом поправился, но из-за этой раны и многих других, оставивших рубцы на его теле, у Риссо оказалась почти парализованной рука.
Томмазо не получил почти никакого образования, но он был наделен от природы таким умом, который делал его способным к любому занятию. Он командовал пароходами на Лаго-Маджоре и превосходно справлялся с трудными заданиями. Ревностно заботясь о чести итальянского имени, он вступил бы в борьбу с самим дьяволом, попытайся тот запятнать его. Он был наделен всеми качествами, отличающими народного вожака; сильный, отзывчивый, великодушный. Среди простого люда Риссо был в своей стихии: он умел успокоить людей, когда они были взбудоражены, и пробудить в них энергию и героизм с помощью жеста или своего могучего голоса.
Смерть Риссо опечалила его товарищей, но особенно она была горестной потому, что помешала ему пролить кровь на полях сражений за Италию, за родину, которую он боготворил. Пусть же Чезена сохранит останки мужественного борца за свободу отчизны и пусть сограждане иногда вспоминают о нем с благодарностью и уважением, которые он заслужил!
Я добрался до Фолиньо, где находился Легион, но сейчас же получил приказ от правительства отправиться с Легионом в Фермо и занять этот пункт, которому никто не угрожал. Это доказывало, что и новые правители нам не доверяли и намеревались держать нас вдали от Рима. Мои замечания о том, что у людей нет шинелей, необходимых для перехода через покрытые снегом Апеннины, остались без внимания. Поэтому нам пришлось вернуться назад, пройти через Кольфьерито и оттуда направиться к Фермо.
Я разгадал, разумеется, намерение правительства. Единственной причиной того, что нас направили в вышеназначенный пункт, было намерение услать нас подальше от столицы, где опасались общения людей из моего отряда, считавшегося слишком революционным, с населением Рима, которое тогда стремилось заставить уважать свои права. В этом убеждении нас еще больше укрепил приказ военного министра о том, что в моем Легионе не должно быть более пятисот человек.
В Риме господствовал тот же дух, что и в Милане и во Флоренции. Италия, оказывается, нуждалась не в бойцах, а в говорунах и торгашах, о которых можно было сказать то, что Альфьери[198] говорил об аристократах: «Либо высокомерны, либо унижены, но всегда подлы». Подобными краснобаями никогда не оскудевала именно наша бедная страна. Чтобы перехитрить и усыпить народ, деспотизм передал на некоторое время бразды правления болтунам, зная почти наверняка, что эти попугаи расчистят путь ужаснейшей реакции, назревавшей на всем полуострове.
Итак, в третий раз нужно было переходить Апеннины. Это было в середине зимы, в декабре 1848 г., а мои бедные товарищи были лишены теплой одежды. Среди тех зол, с которыми нам пришлось столкнуться в нашей бедной стране и которые причинили нам немало страданий, не последнее место занимала клевета духовенства. Яд этой клеветы, столь же затаенный и столь же смертельный, как и яд змей, распространялся среди невежественного населения, перед которым нас расписывали самыми страшными красками. Эти чернокнижники изображали нас как людей, способных на любое преступление против собственности и семьи, как разбойников без тени дисциплины, которых следовало остерегаться, как волков и душегубов. Правда, впечатление всегда менялось при виде красивых, воспитанных молодых воинов, окружавших меня. Почти все они были горожанами и культурными людьми. Хорошо известно, что в добровольческих отрядах, которыми я имел честь командовать в Италии, всегда отсутствовал крестьянский элемент вследствие усилий достопочтенных прислужников лжи. Мои солдаты принадлежали почти исключительно к выдающимся семьям различных итальянских провинций. Конечно, среди моих добровольцев было и несколько бандитов, без которых не обходится ни одна эпоха. Они незаметно затесались в наш отряд, либо были засланы в него полицией или священниками, чтобы вызвать беспорядки и преступления и, таким образом, дискредитировать нас. Однако им трудно было творить свое дело и избежать кары, которая немедленно постигала их. Этих злодеев разоблачали сами добровольцы, которые ревностно заботились о поддержании чести Легиона.
При переходе Легиона из Романьи в Умбрию мы узнали, что жители Мачераты, боясь нашего продвижения через их город, намерены закрыть перед нами ворота. Но на обратном пути, когда мы двигались к Фермо, они, будучи лучше осведомлены и раскаиваясь в своей несправедливости, известили меня о горячем желании видеть нас в городе, дабы доказать, что они в первый раз были введены в заблуждение.
Во время нашего перехода через Апеннины погода была исключительно суровой, и мои люди очень настрадались; но прием в Мачерате был праздником, сгладившим все перенесенные муки. Население этого города не только встретило нас как братьев, но и упросило нас остаться у них в городе до получения нового правительственного распоряжения. И так как единственной целью нашего назначения в Фермо было услать нас подальше от Рима, то теперь, когда между нами и столицей пролегали Апеннины, населению Мачераты не трудно было добиться того, чтобы мы постоянно находились в этом городе. В Мачерате нужно было экипировать наших людей и, благодаря доброжелательству горожан и снабжению министерства, это удалось почти вполне.
В это самое время в Италии начались выборы депутатов в Учредительное собрание, и наши бойцы также должны были принять в них участие.
Выборы в Учредительное собрание! Это было величественное зрелище.
Сыны Рима после стольких веков рабства и позорной покорности под гнусным игом империи и еще более отвратительным игом папской теократии вновь были призваны в избирательные комиссии! Никаких беспорядков, никакого проявления страстей, кроме одной — страсти к свободе, к возрождению Родины! Не было торговли голосами, вмешательства властей или полиции, препятствующих свободному выражению народной воли; совершался священный обряд голосования. Не было ни единого случая покупки голоса или унижения горожанина в угоду власть имущему.
Потомки великого народа проявили при выборах своих представителей здравый смысл своих предков. Они выбрали мужей, могущих оказать честь человечеству любой части земного шара, мужей, стойкость которых не уступала доблести сенаторов древности, или избранников в современной Швейцарии и в стране Вашингтона. Но ненависть, зависть и страх наших ничтожных властителей и духовенства не дремали. Напуганные возрождением революции, они тотчас же объединились, чтобы отсечь ее ростки, пока
