и преступное господство которого будет в конце концов ниспровергнуто в прах мечом вечной справедливости.
После провозглашения Римской республики я вернулся из Рима в Риети. В конце марта пришел приказ выступить с Легионом в Ананьи. В апреле стало известно, что французы находятся в Чивита-Веккье. После занятия ими этого приморского города, который мог бы защищать себя, если бы не обман одних и глупость других, стало очевидным, что французы намереваются идти на Рим [209].
В это время генерал Авеццана[210] прибыл в Рим, где занял пост военного министра. Я не был знаком с Авеццана лично, но то, что мне было известно о его качествах и его военной деятельности в Испании и Америке, заставляло меня питать к нему глубокое уважение. Его появление во главе военного министерства исполнило меня большими надеждами, которые не обманули меня. Первое, что он сделал, — это прислал мне пятьдесят новых ружей, а ведь до этого момента я не мог получить ни одного, несмотря на частые просьбы. Вскоре пришел приказ двигаться к Риму, которому угрожали солдаты Бонапарта.
Не нужно говорить, с какой готовностью мы поспешили на защиту города великих воспоминаний. Легион, состоявший, когда я выступил из Генуи, из шестидесяти человек, насчитывал теперь около тысячи двухсот. Правда, мы прошли немалую часть Италии, но если учесть, что от нас повсюду отворачивались правительства, что на нас клеветали так, как только могут клеветать священники, что мы нуждались в самом необходимом и большую часть времени не имели оружия, если учесть все лишения, которые расхолаживали добровольцев и затрудняли их организацию, если учесть все эти трудности, то численность бойцов Легиона могла внушать удовлетворение. Мы пришли в Рим и разместились в покинутом монахинями монастыре Сан-Сильвестро.
Глава 8
Оборона Рима
Пребывание Легиона в монастыре Сан-Сильвестро было кратковременным. Уже на другой день пришел приказ расположиться бивуаком на площади в Ватикане и занять часть городской стены от ворот Сан-Панкрацио до ворот Портезе. Предстояло наступление французов, и нужно было приготовиться к их встрече.
День 30 апреля должен был озарить славой юных и неопытных защитников Рима и стать свидетелем позорного бегства наемников, священников и реакции. План обороны, выработанный генералом Авеццана, был достоин этого ветерана свободы. С неутомимой энергией он вникал во все дела и появлялся повсюду, где могло потребоваться его присутствие. Получив поручение защищать стену между воротами Сан-Панкрацио и Портезе, я занял сильные передовые позиции перед этими воротами, использовав с этой целью господствующие над местностью дворцы Вилла Корсини (Куаттро Венти), Вашелло и другие пункты, пригодные для обороны.
Учитывая ключевое положение этих позиций, нетрудно было понять, что ни в коем случае нельзя было допустить их перехода в руки неприятеля, ибо в случае их потери оборона Рима стала бы крайне трудной, или вовсе невозможной.
В ночь на 30 апреля я выслал лазутчиков на обе дороги, ведущие к оборонявшимся нами воротам. Двум небольшим патрулям было поручено устроить у дороги засаду в таком месте, чтобы поймать хоть несколько неприятельских разведчиков.
Утром передо мной стоял на коленях солдат неприятельской кавалерии и молил о сохранении жизни. Признаюсь, как бы ни был сам по себе незначителен факт захвата пленного, он поднял у меня настроение и вселил надежду на то, что день будет удачным. Передо мной была коленопреклоненная Франция, приносившая повинную за недостойное, позорное поведение ее правителей. Захват пленного был осуществлен очень смело и хладнокровно патрулем под командованием молодого ниццардца Риккьери. Наши люди обратили в бегство отряд вражеских разведчиков, хотя он превосходил по численности наш патруль. Противник бросил часть оружия.
Так как было известно о приближении врага, то представлялось очень полезным расположить несколько засад у дорог, по которым должны были двигаться силы неприятеля. Это обеспечило две почти верные выгоды: во-первых, позволяло узнать о месте появления передовых частей противника, а во- вторых, давало возможность захватить несколько пленных.
Тем временем с господствующих над Римом высот стала видна вражеская армия, медленно и с предосторожностями приближавшаяся к городу. Она стягивалась по дороге из Чивита-Веккьи к воротам Кавалледжьери и двигалась колонной. Приблизившись на расстояние пушечного выстрела, неприятель установил на высотах артиллерию и выслал несколько отрядов, которые двинулись прямо на штурм стен.
Способ неприятельского генерала вести атаку был воистину жалок: настоящий Дон Кихот, атакующий ветряные мельницы. Он действовал так, точно перед ним не было никаких укреплений, точно их защищали маленькие дети. В самом деле генерал Удино, отпрыск маршала первой империи, не счел даже нужным раздобыть себе карту Рима, чтобы разогнать несколько «итальянских разбойников». Однако он скоро должен был убедиться, что эти люди защитят свой город от наемников, являющихся республиканцами только по имени. Бесстрашные сыны Италии, хладнокровно подпустив противника поближе, обрушили на него огонь из мушкетов и орудий, скосивший немало вырвавшихся вперед неприятельских солдат.
С высоты Куаттро Венти я наблюдал атаку неприятеля и прекрасный прием, оказанный ему нашими у ворот Кавалледжьери и на прилегающих стенах. Нападение на правый фланг неприятеля казалось мне вполне возможным. Две роты, посланные мною с этой целью, привели его в расстройство. Однако затем наши отряды были отбиты превосходящими силами неприятеля и вынуждены были отступить на исходные позиции, т. е. до последних строений этой части Рима. В этой первой стычке мы потеряли доблестного капитана Монтальди. Тот, кто был знаком с Гоффре-до Мамели[211] и капитаном Де Кристофорисом[212], может составить себе представление о Монтальди. Он был подобен им душой и внешностью. Монтальди во время сражения командовал своими бойцами с таким спокойствием, как будто он находился на маневрах или беседовал в кругу друзей. Он, вероятно, не получил такого образования, как два других упомянутых мною доблестных борца за свободу Италии, но ему были присущи та же неустрашимость, та же доблесть, тот же гений. Какой бы из него вышел генерал! Италия всегда помнила бы о нем и доверила бы ему своих сынов в день суда над некоторыми сильными мира сего, в день, когда потребовалось бы смыть оскорбления.
Монтальди состоял в Итальянском легионе Монтевидео с самого начала его организации. Он был тогда еще очень молод, но принимал участие в бесконечных стычках, обнаруживая неизменную храбрость. Он был одним из первых, кто заявил о своем желании покинуть Монтевидео и переплыть океан, чтобы послужить делу освобождения родины. Генуя может с гордостью начертать на своих скрижалях имя Монтальди рядом с именем своего поэта-воина — Мамели.
Французы, приблизившись вплотную к нашим позициям в районе Казини, попали под перекрестный огонь. Они остановились и постарались воспользоваться для прикрытия всеми преимуществами местности, а также стенами разбросанных повсюду многочисленных вилл; из-за этих прикрытий они вели усиленный огонь. Бой продолжался таким образом некоторое время, но, получив подкрепление из тыла, мы так нажали на противника, что он стал отступать все дальше и дальше, пока, наконец, не обратился в бегство. Орудийный огонь, открытый со стен, и наша вылазка из ворот Кавалледжьери довершили победу. Потеряв много убитых и оставив в наших руках несколько сот пленных, неприятель отступал в беспорядке и безостановочно до Кастель-Гуидо.
