в этом повезло. Всхлипнув еще несколько раз, она успокоилась, и почти нормальным голосом попросила: – А теперь расскажите, что происходит. Кажется, я одна не имею об этом ни малейшего представления.
И мы ей все рассказали.
– Вот такие наши невеселые дела, – вынес свой вердикт Валерий Евсеев. – Хорошо еще, что тебя не успели заразить…
– Вы ошибаетесь, – возразила ходячая «Пионерская правда». – Меня никто не собирался заражать. Просто, Вите было очень плохо, и он попросил, чтобы меня привезли к нему. Хотел, чтобы рядом был кто- нибудь… неравнодушный.
– Та-ак, – сурово протянула я, лихорадочно перебирая факты. – Получается, что Михеев ошибся, и Наталье ничего не грозило? И разговор в лаборатории не прослушивался? И его никто не собирался убивать? И если бы мы не ворвались сюда как сумасшедшие, все могло бы быть совсем по-другому?
– Ирония судьбы, – прошептал отец, оглядываясь на покрытое простыней тело.
– Значит он из-за меня… – Губы у Наташки не задрожали, – запрыгали. – Из-за меня… А я ведь его не любила. А вот вас, Валерий Павлович…
– Я знаю. – Жесткие ладони отца все гладили и гладили растрепанные Наташкины волосы. – Я знаю… Загубил я твою жизнь, Наташенька. Ты уж меня прости. Но иначе все было бы только хуже.
– Простить? – Она резко отстранилась от отцовского плеча. – Я прощу. Если вы Крешина вылечите. Для меня. В кои-то веки я получила шанс стать счастливой, и… опять все рушиться. Опять из-за вас. Он ведь мне предложение сделал. В бреду. Но я за этот бред весь остаток своей жизни отдать готова. Таких слов мне еще ни от кого слышать не доводилось.
– Я не могу, Наташа. Неужели ты так ничего и не поняла? Лекарства не существует. Я его не нашел. Ни тогда. Ни сейчас.
– Но как же Хуан…
– Да, пап, как же я? – поинтересовался Хуан, с трудом подавляя кашель. – Сам понимаешь, эта тема меня очень волнует.
– А ты – выздоровеешь. – Папа покопался в ящиках и, высыпав на ладонь горсть таблеток, протянул их сыну вместе с наполненным до краев стаканом. – У тебя выработался пожизненный иммунитет. Сейчас твой организм усиленно вырабатывает антитела, которые загонят вирус в «спячку» на всю оставшуюся жизнь.
– Но как он выжил тогда, на Кубе? Когда заразился в первый раз? – вмешался Павел, потирая отбитую пулями грудь.
– По чистой случайности, – попытался уйти от вопроса человек, выпустивший из бутылки джина по имени «РК-46». Но сбить с толку Павла было также трудно, как и серого волка, взявшего кровавый след.
– А конкретнее? – Похоже, он собирался устроить отцу допрос по полной программе.
– Конкретнее… Когда я приехал в деревню лечить заболевшую малярией дочь старосты, то был неприятно удивлен, что буду это делать не один. Какой-то старый грязный шаман уже скакал вокруг девочки, и что-то эдакое завывал. Пришлось стиснуть зубы, и терпеть его выходки весь день. А ночью… Не знаю, как так вышло, но именно ночью мы нашли с ним общий язык. Деревушка горная. Звезды, что горошины. Луна… И плюс еще местная самогонка, после которой не только с шаманом – с пришельцем из соседней галактики общий язык найдешь. Так что, на утро мы лечили девочку уже вдвоем. Он своими методами. Я – своими. Тандем оказался удачным, дочка старосты быстро пошла на поправку. Пора было возвращаться. Я уже за руль сел, и тут этот шаман подходит, хмурый такой, и бормочет что-то совершенно дикое. Про выпущенного на свободу демона. Про смерть и расплату. Бормотал долго. Про то, что я должен буду загнать демона обратно. Я понимал с пятое на десятое – такой жуткий у него был диалект. Кончилось все тем, что он сорвал с шеи один из своих амулетов, и со словами: «Поможет от демона. И я помогу» всучил его мне. Это была старая испанская монета. Века шестнадцатого, как мне потом сказали. Я сунул ее в карман и, естественно, забыл об этом, едва отъехал пару километров от деревни. Но когда Хуан умирал у меня на руках… Я готов был поверить во что угодно, сделать все что угодно. И, понимая что это идиотизм, все же повесил монету ему на шею.
– И… – Не выдержала я повисшей паузы.
– Как видишь, Хуан все еще жив. Температура больше сорока не поднималась, а через три дня пошла на убыль. Вот и вся история.
– И как ты это объяснишь? – спросил Хуан, доставая из-за пазухи цепочку, на которой, рядом с католическим крестом, висела черная от времени монета.
– Совпадением, – поморщился папа, которому этот допрос начинал надоедать. – Человеческий иммунитет штука сложная, и порой непредсказуемая. Даже в средние века некоторые люди умудрялись переболеть чумой, и остаться в живых. Думаю, что с Хуаном случилось чудо из разряда биологических, а вовсе не из паранормальных.
– Хуан! – Наташка подошла к кубинцу и опустилась перед ним на колени. – Дай мне, пожалуйста, эту монету.
– Совсем с ума сошла, – пробормотал Павел, и попытался оттащить ее от Хуана. – Идем, Ната. Идем. Не видишь, плохо человеку. Человек болеет. Он, правда, не помрет… Но сейчас ему очень хреново. Пока еще его иммунитет вирус к ногтю прижмет… Твоему Вите не амулеты, а Хуановские эти… как их… антитела нужны.
Вряд ли Наташка слышала хоть слово, сказанное Павлом, но не сопротивлялась, продолжая без умолку твердить:
– Ну, пожалуйста, Хуан. Ну, что тебе стоит…
Кубинец в растерянности посмотрел на отца, не зная, что делать.
– Знаешь, Хуан… – Валерий Евсеев задумчиво потер переносицу. – А ведь Павел навел меня на интересную мысль.. Если ты согласишься, мы попробуем их у тебя взять.
– Что взять, папа? – насторожился Хуан, сытый по горло различными медицинскими экспериментами.
– Антитела. В принципе все просто. Этот прием используется при лечении серьезных ожогов. У когда-то обожженного человека берут плазму, и переливают тому, кто обожжен. Полученные с плазмой донорские антитела и сами борются с ожоговой болезнью, и стимулируют выработку собственных антител. Так почему бы не попробовать?.. В нашем безвыходном положении идея не хуже любой другой. Все зависит от тебя Хуан. Для того чтобы Крешин получил хоть какой-то шанс, придется выкачать из тебя литра полтора плазмы. Не за один раз, конечно… Хотя, может быть, ничего и не получится. Ты ведь еще не выздоровел, и концентрация вируса в крови у тебя довольно высокая…
– Хуан, родной, ну пожалуйста! – почти простонала Наташка, обвисая на руках у Павла.
– Да ладно, – окончательно смутился мой брат. – Я ж не возражаю.
Вырвавшись, Наташка начала покрывать поцелуями вяло сопротивляющегося Хуана. Вот как далеко завел бессменную папину помощницу намек на пробуждающееся в груди большое и светлое чувство. Годы ожидания взаимности и робкие искры, проскочившие между ней и Крешиным, привели мою подругу в совершенно неадекватное состояние. Она мешала отцу так, что он прогнал ее с глаз долой, заявив, что переливание сделает сам. Забрав Хуана, он ушел в Крешинскую палату, поручив нам с Павлом грязную, но необходимую работу – упаковку трупов в герметичные пластиковые мешки. В противном случае мы бы просто задохнулись от жуткого запаха. Наташка, вызвавшаяся помогать нам, и тут больше мешала, но мы терпели. А потом, ничтоже сумняшеся, отдали себя в ее руки, которые весьма ловко заштопали нам с Павлом несколько глубоких порезов, оставшихся после тесного знакомства со стеклянным шкафом.
Когда я проснулась в холодном поту от очередного кошмара, электронное табло сообщало всем интересующимся, что сейчас ни много, ни мало – три часа ночи. С трудом поднявшись на ноги, и из последних сил сдерживая порожденные болью нецензурные выражения, я доковыляла до водопроводного крана, и залпом осушила два стакана воды, до отказа пропитанной хлоркой, и еще чем-то медицинским. Потом, по возможности тихо, прошла в Крешинскую палату и совсем не удивилась, застав там отца, что-то пишущего за столом, и Наташку, крепко спящую на стуле возле кровати человека, в которого успела влюбиться меньше, чем за сутки. Никогда не понимала таких женщин. То есть, ни в коем случае не осуждала, но представить себя на их месте совершенно не могла. Ведь любовь – это нечто, рождающее в
