быть, и не поймет.)
Давыдов лихорадочно припоминал слова языка братского славянского народа. Давалось это ему с трудом, хотя и в краю, где он вырос, некоторые старые люди говорили «по-хохлачьи», на смеси русского и украинского языка с жаргонизмами. С языком Тараса Шевченко «украинский» Давыдова имел мало общего. Но для выбранных им целей весьма годился.
– Так что? – поинтересовался Шведов.
– Так слухай сюда, дядько. Сашко зробит литак, та треба утикать… (Так слушай, дядя. Саша сделает вертолет, и нужно убегать.)
– Литак? – переспросил Щведов.
– Ну, винтокрыл.
– А
– Видпустят вони нас чи ни? От в чем пытання… Або в будинке зачинят? (Отпустят они нас или нет? Вот в чем вопрос. Или закроют в доме.)
– Починят? – опять не понял Шведов.
– Зачикай. Слухай. Треба робить нашу справу, – гнул свое Давыдов, – Вантажить литак, та и ходу, Збрую у чоловикив бачив? (Подожди. Слушай. Нужно делать наше дело. Грузить вертолет и убегать. Оружие у мужчин видел?)
– Бачив, – неожиданно понял Борис. Видно, память предков, проживавших во множестве на плодородных землях Украины, наконец прорезалась. Или рыболов просто начал приспосабливаться к диалекту Давыдова.
– И що робить почнем? (И что будем делать?)
Шведов пожал плечами.
– Так смекай, друже, смекай. Сашко казав, що справа на годину-другу… (Так соображай, дружок. Саша говорил, что дело на час-другой.)
– На год? – озадаченно переспросил Шведов.
– Миг, хвелина, година, день, – выстроил логический ряд математик.
– А… Скоро…
– Швидко.
– Треба ли нам с головным властником размовлять або зараз потакаем? (Нужно ли нам с главным хозяином разговаривать или сразу убежим?)
– Как придется, – вздохнул Шведов.
Он, похоже, не против был сдаться властям. Да что ему – обменяют на какого-нибудь монгольского нарушителя. В худшем случае будут содержать как военнопленного, без нарушений Женевской конвенции. Заправляли ведь здесь американцы…
А Давыдов был носителем секретов, секреты эти нужно было выжать, а потом носителя уничтожить… И Николай тоже хорошо это понимал.
– Звали меня? – приоткрыл один глаз Хао Тсурен. – Не пойму я вас что-то…
– Так мы ж хохлы, – нагло заявил Шведов. – По-москальски тики трохи розумием…
Сколько ни думали гости-пленники, а ничего хорошего в голову не приходило. Открыть пальбу? Перевес был не на их стороне. Да и стрелять в людей, не сделавших им пока ничего плохого, даже не разоруживших, Давыдов решительно не желал.
Раздражала необходимость ждать. Что толку встречаться с шаманом? Можно подумать, он разбирается в политике и международных отношениях…
Не прошло и часа, как в юрту вбежал молодой монгол и что-то сообщил Хао Тсурену – на своем языке, разумеется.
– Шаман камлать закончил, – сообщил пожилой монгол. – Знает уже, что вы прибыли. Духи ему сказали. Тебя особенно видеть желает.
Хао Тсурен ткнул грязным крючковатым ногтем в Давыдова.
– Что ж, мы готовы, – заявил Николай.
– Явна, – сказал монгол. – Пойдем то есть.
Выйдя из юрты, Николай и Борис обнаружили, что вокруг собралась, наверное, большая часть кочевья. Припекало солнце, но монголов оно не смущало. Никто не стремился спрятаться в тень юрты.
– Ух! – громко выдохнул в адрес соплеменников Хао Тсурен. И добавил что-то по-монгольски, требуя, чтобы все разошлись.
– Работать не хотят, – пожаловался он гостям. – Смотрят. Лишь бы было на что смотреть.
– Дней в году много, куда спешить, – отозвался Шведов.
– Сайн! Верно говоришь! – рассмеялся монгол.
– «Сайн» – значит «хорошо», – перевел товарищу Шведов.
У юрты шамана стоял только один охранник с ружьем. Войдя внутрь, Давыдов увидел и остальных. Теперь уже два автоматчика в камуфляже и трое в халатах-дэлах с длинными ружьями.
Шаман восседал на возвышении – может быть, на стопке войлоков. Одет он был в красно-синие
