визита, и наконец отворил засовы.
— Эй, друг! — радостно позвал его знакомый голос и тут же перешел на виноватый бубнеж:
— Прости, что так рано. И что без приглашения, но дело у меня к тебе крайне важное. Просто-таки речь идет о чести и достоинстве.
А значит, о жизни и смерти.
— Кого? — Молодой аристократ выглянул из-за двери.
— Ну как кого? — Борис сверкнул лысиной, от которой солнечный луч, еще недавно, по утверждению Дж. Росмонда, ласкал клювик малиновки, и переступил через порог. — Варфоломея, конечно!
— Не понимаю. — Александр закрыл за ним дверь и жестом пригласил в гостиную.
Следуя за гостем, он на ходу запахнул халат:
— Простите, я не был готов к визиту.
Тот покосился на него, промямлил: «Ах да… Ну, ничего, ничего» — и, плюхнувшись в кресло, с мольбой воззрился на хозяина жилища:
— Ты единственный, к кому я могу обратиться. Понимаю, что моя просьба тебя удивит, а может быть, даже ошеломит…
— Хотите попросить меня взорвать Тауэр?
— Нет! — округлил глаза Борис. — Что ты! Даже в мыслях не имел!
— Странно, — задумчиво проговорил аристократ, присаживаясь на диван, — но с некоторых пор мне кажется что каждый второй намеревается меня просить именно об этом.
— Тебе нужно поменять знакомых, — со знанием дела посоветовал ему кошатник.
— Н-да… Я бы на вашем месте то же самое сказал…
Впрочем, что у вас ко мне? — Он вскинул на него сонные глаза.
Борис сцепил пальцы в замок и всхлипнул:
— Дело чрезвычайной важности. Ты, конечно, помнишь, что на музыкальном вечере ты представил меня миссис Харингтон — этой чудной женщине, с которой мы столь быстро нашли общий язык.
— О да! — сдержав эмоции относительно «чудной», воскликнул Александр.
— Веришь ли, но она прониклась моей проблемой.
Согласись, ведь не каждый кот шевелит ушками перед осадками. Эта милая дама…
Сэр Доудсен сделал над собой усилие. Тело его свела судорога.
— ..эта-милая дама, — залился соловьем Борис, — очень впечатлилась. Она считает, что в организме Варфоломея идут какие-то глубинные процессы. Может быть, даже связанные с расстройствами психологического характера. И тут разобраться может только настоящий гений. Доктор номер один. Сэр Деррик Уинсли, — с восхищенным придыханием закончил он.
— Но моя мать… — хотел было оправдаться потомок Доудсенов, у которого проблемы огромного котяры начисто вылетели из головы.
Однако владелец Варфоломея замахал руками:
— Нет-нет… Мадам Харингтон была настолько любезна, что уже договорилась со светилом о приеме. Он согласился осмотреть его в доме у Харингтонов.
— Вот как? — Александр вскинул бровь, что свидетельствовало о крайней степени удивления. Ведь настоящие аристократы вскидывают бровь лишь в особых случаях.
Например, увидев перед собой цунами.
— Именно, — с нервозной радостью улыбнулся Борис.
Из чего сэр Доудсен сделал вывод, что кошатника что-то сильно беспокоит. Впрочем, тот не стал его томить, а выложил всю информацию сразу:
— Харингтоны — старинное аристократическое семейство. А я, как ты, наверное, заметил, совершенно не владею манерами. Другими словами, я мужлан. И не отрицай, я знаю — это так! — Заметив протест в глазах собеседника, он снова замахал на него руками:
— Я никогда не общался со знатью, я не знаю, как говорить, я даже есть толком не умею. Вернее, мне не составит труда пропихнуть кусок мяса в глотку. Но я не могу это воспроизвести согласно этикету. А ведь в старинных английских семействах этому придают огромное значение. И я опасаюсь, что на обеде облажаюсь…
— Чего вы опасаетесь? — не понял сэр Доудсен.
— Ну, попаду в неудобное положение. Схвачу не ту вилку, к примеру, или вытру ботинок салфеткой. Со мной всякое может быть. Представляешь реакцию благороднейшей леди Харингтон на мой проступок?
Александру меньше всего хотелось изнурять себя подобными видениями. Тем более в случае, если кошатнику действительно придет в голову шальная мысль использовать салфетку леди Харингтон с золотыми вензелями для удаления грязи с ботинка.
— В общем, если меня выставят из дома с позором, я не смогу показать Варфоломея настоящему врачу. Это будет трагедия! Я никогда себе этого не прощу. И я, согласись, должен использовать все шансы на пути к своей цели.
Молодой аристократ с ним полностью согласился.
— И вот я у тебя! — Борис радостно улыбнулся. — Проси, что хочешь, но научи меня этому этикету, ради Христа!
— Научить? Вас?!
— Считаешь, это невозможно? Брось! Даже зайца можно научить курить!
— Дурное дело — нехитрое… Впрочем… — Тут Александр задумался на мгновение, а потом улыбнулся:
— Вы говорили, что вас знает вся Москва.
— Верно! Едреныть!
— А вы многих в Москве знаете?
— Кого надо, тех знаю.
— В таком случае не сведете ли вы меня кое с кем?
Спустя пять минут они заключили устный договор на взаимовыгодных условиях.
Рабочий день у Маши начался со скандала. И это стало дурным правилом. Вернее — это стало последствием появления в ее поле зрения Боброва. Или ее в его, уже неважно. Главное, что, едва они оказывались в одном помещении, в воздухе начинали сверкать молнии. И Маша, поразмыслив на эту тему, пришла к выводу, что она тут абсолютно ни при чем. Это он является в дурном настроении и принимается громогласно критиковать всех и вся.
Например, сегодня. Репетиция проходила весьма успешно. Игнат, прослушав песню в ее исполнении, остался, кажется, доволен. Только головой покачал: мол, чего же ты вчера так не смогла. Вовик, хореограф, привел с собой четырех танцовщиков. Гордо выпятив грудь, указал на двух парней и двух девушек:
— Вот, Маш, твой кордебалет. Познакомься!
Маша им застенчиво улыбнулась.
Те деловито кивнули ей, и тут же закипела работа. Где и когда будет первое выступление, никто пока не знал.
Серж так и не позвонил вчера никому, поэтому старались в ощущении, что он придет и скажет: «Сегодня вечером».
Группа разучивала движения. Маше движений не досталось. По замыслу Вовика она должна подпирать микрофон, но делать это как можно изящнее.
— Легкие изгибы тела, манящие взмахи рук. Сплошная, едва прикрытая платьем эротика. Ты — центр. Они сами по себе. Пока так. Отлеплять тебя от микрофона, пожалуй, не стоит до поры до времени.
Маша с ним с легкостью согласилась, поскольку не понимала, как, исполняя такую песню, она еще и танцевать будет. Во-первых, не вяжется это с настроением исполнительницы, во-вторых, ритм у музыки сложный, джазовый. Чисто спеть и стоя-то нелегко, а уж в движении…
Собьется дыхание, и пиши пропало: восходящая звезда даст петуха. То-то смеху будет.
К трем часам в репетиционный зал вошел Бобров. Маша сразу поняла, что ничего хорошего из его визита не получится. Он хмуро оглядел каждого, задержал взгляд на певице, хмыкнул. С тихой угрозой буркнул приветствие, сел на стул, который ему любезно подставил Вовик, и махнул рукой Игнату:
