— Еще чего, даже не подумаю, — усмехнулся он. — Давай выкладывай, а то взорвешься. — Он прижал ее затылок к своему плечу, другой рукой погладил по щеке. — Машенька, почему тебе так тяжело? Отчего тебе больно, милая?
И Маша, не желая того, расплакалась. Слезы лились по щекам. Егор их утирал ладонями, а она рассказывала ему об Аське, о ребятах, их Северном клубе, о музыкантах из группы «Эльдусто», о том, как она сначала приобрела друзей, а потом всех их растеряла в одночасье.
Он молчал и слушал. Ни разу не перебил, дал выговориться. Потом отвел ее в ванную, умыл, усадил за стол на кухне, заварил чай. Она почувствовала себя гораздо лучше и, пожалуй, даже свободнее. Словно пружина, давно уже сжатая внутри ее, вдруг расправилась и растворилась.
Ей было по-прежнему грустно, но уже не больно.
Она пила горячий чай маленькими глотками, смотрела, как Егор собирается на работу. Ей не хотелось его отпускать. Тем более на всю ночь. Но что поделаешь, если человек работает за барной стойкой? Он уже натянул куртку, чмокнул ее в щеку на прощание и направился в прихожую. Сейчас он казался ей самым близким человеком на свете. Человеком, разделившим с ней всю ее жизнь. Он не такой благовоспитанный, как англичанин Александр, в нем нет столько внутренней силы и уверенности, как в Боброве, но сегодня он согрел ее душу.
— Спасибо, — прошептала вслед ему Маша и улыбнулась.
В офисе сэра Доудсена ждал неприятный сюрприз.
— Вам звонила невеста, — беспристрастным, как у судьи, тоном сообщила Варя. — Три раза.
— Хм… — Он опустился на соседний стул и уставился в стену.
— Кажется, она очень нуждается в вашем совете.
— Она? В моем совете?!
— Во всяком случае, она постоянно повторяла, что волнуется и не знает, что предпринять. Просила передать, что не выключит мобильный, пока вы ей не позвоните.
— А где все? — Он испытывал необходимость сменить тему.
— Как, вы не догадываетесь? У нас же теперь полно заказов. Менеджеры разрываются на части. Игорь в командировке в Иванове, Славка на таможне, а ваш зам — только сам и знает, где его черти носят. Помяните мое слово. очень скоро он оттяпает все ваше дело, — угрюмо подытожила она. — Оглянуться не успеете, как начнете плясать под дудку самого Бессмертного.
— Откуда такие неутешительные прогнозы? — поинтересовался он, разглядывая плакат с изображением будущего политика Карпова, красовавшийся на стене.
В плакате том произошли неприятные взгляду перемены.
— К нам часто заходят странные типы, ведут какие-то секретные переговоры в вашем кабинете. Сэр Доудсен, вы меня простите, но только слепой не заметил бы, что Виталик — это человек Бессмертного.
— Спасибо за откровенность, — он усмехнулся. — Но лучше держать врага перед глазами.
— Так вы же на него и не смотрите. Вы понятия не имеете, что у вас под носом делается. Игорь вчера звонил из Иванова, такого порассказал! Вы знаете, что машины фирмы Speed проходят таможенный досмотр на границе?
— Разумеется, — кивнул Александр. — А как же еще?
Секретарша невесело улыбнулась:
— В Иванове ничего не приходит, кроме хозяйственного мыла производства 1980 года. И больше никакой гуманитарной помощи!
— Но экспедиторы…
— Нет никаких экспедиторов. Ваша фирма широко известна во всей Европе. Ей доверяют. А шоферы и не знают, что груз на таможне просто меняют. Ставят ящики с той же маркой, но с другим наполнением. Гуманитарная помощь идет налево, понимаете? Две партии уже пришло с мылом.
— Но Карпов…
— А кто, как не Карпов, это организовал? Это же его идея — возить гуманитарную помощь. Рожа страшная! Не постеснялся налепить свою физиономию на автомобили.
Сэр Доудсен еще раз внимательно оглядел портрет политика.
— Знаете, Варя, — проговорил он задумчиво, — кажется, агитплакат как форма борьбы с недостатками был очень популярен в начале прошлого века. Удивительно, но жизнь в который раз напоминает, что новое — это хорошо забытое старое. Странное чувство юмора у старушки. И все-таки вы не правы, пририсовав эти мерзкие рога и копытца уважаемому человеку, лицу нашей компании.
Он и без них, знаете ли, весьма непрезентабелен. Но он ни при чем. В конце концов, нет вины человека в том, что он родился недалеким. Это я и о себе тоже. Попробую исправить положение.
Молодой аристократ сжал набалдашник трости в пальцах и поднялся.
— Позвоните невесте, — машинально напомнила ему немало удивленная секретарша.
— Обязательно. А вы займитесь поиском новых сотрудников и нового офиса. Нас явно мало, и нам тесно, чтобы вступать в активные боевые действия.
— Хотите нанять братву? — сощурилась Варя.
— Боже упаси! — Он замахал рукой. — Только менеджеров и нового секретаря.
— А я? — растерялась девушка.
— А вы… — Он мягко ей улыбнулся. — А вы — мой второй заместитель. Попробуйте смириться с этой мыслью. Терпеть вам осталось неделю. Далее обещаю, что карьера ваша пойдет в гору.
— Или моего босса просто пришибут, — мрачно сказала Варя, когда дверь за ним захлопнулась.
Всю неделю Маша работала на износ. Запись в студии и бесконечные репетиции выматывали ее до того, что она уже не понимала, нравится ей жизнь певицы или нет. Однажды поймала себя на мысли, что при виде студийного микрофона поутру ее начинает подташнивать.
— Это беременность, — пошутил звукорежиссер Федя. — Беременеешь успехом. Скоро разродишься.
Маша на это только вздохнула. Она чувствовала иное — она превращалась в машину по извлечению правильных звуков, интонаций и движений. Правильных с коммерческой точки зрения. Теперь она точно знала, как должна встать перед микрофоном, с каким чувством взять ту или иную ноту, как повернуть голову, как взмахнуть рукой, чтобы понравилось зрителю.
«Понравишься зрителю, на тебя будут покупать билеты, нет — не будут, — звучали в ушах слова Боброва. — Так или никак».
И, к ее большому сожалению, она понимала: он был прав. Как ни крути, а в наши дни все зависит от того, купят тебя или нет.
— Словно весь мир на панели, — пожаловалась она ему. — Все мысли заняты лишь одним — продать себя подороже.
На это он только хмыкнул, по-отечески похлопав ее по плечу, и пробормотал:
— Добро пожаловать во взрослую жизнь, детка. Снимай свои розовые очки и вешай на грудь ценник. Я с таким уже добрый тридцатник лет таскаюсь. Пока тебе это неизвестно, потому что не грозит, но рано или поздно ты поймешь: самое страшное не то, что весь мир продает и покупает, самое страшное стать уцененным товаром. И ты как уж на сковородке начнешь вертеться только для того, чтобы не попасть на распродажу.
Перспектива Маше не понравилась. Однако пришлось признать: Серж и в этом был прав. Когда-нибудь каждый человек испытывает на себе эту «уценку». И разницы между певцом или адвокатом не существует. Приходят свежие силы, молодые специалисты, а ты, со своими знаниями и опытом, стараешься выкрутиться, чтобы удержаться на плаву. И удается это немногим — самым сильным и изворотливым. Остальные тонут, чтобы прозябать на дне жизни. Нет, не на «горьковском» дне, конечно, а на дне своих воспоминаний, когда ты понимаешь, что все яркое и замечательное уже в прошлом.
Впрочем, разговорами о жизни ее Серж не баловал.
Встретились они лишь однажды в его офисе. Там он познакомил ее с будущим режиссером ее клипа — немногословным латышом, специально выписанным для нее в Москву. Хендрик, так его звали, заставил фотографа снять ее со всех сторон и отправился назад в Ригу «думать над концепцией клипа».
— Песня ему понравилась, — сообщил меценат, довольно потирая руки. — Это уже полдела.
Отношения же с Сержем у Маши, как ей казалось, окончательно разладились. Он держался с ней куда
