Пебиру, владельцу Пенлина.
— Оно, должно быть, еще старее, — сказал Гвин. — Намного.
— Да, это было очень давно, — согласился Гув. Гвин снова сунул руку в отверстие в скале. Оно расширялось вправо и влево, и в нем были еще какие-то предметы. Большая часть из них рассыпалась под рукой прежде, чем он вытаскивал их наружу: кожаные, деревянные, матерчатые изделия, прогнившие от влаги.
Рядом с наконечником копья он положил еще одну сохранившуюся вещь — круглый кусок кварца размером с кулак, на котором было изображено лицо. Простейший рисунок: две дужки бровей; нос, похожий на клюв; точки вместо глаз. Как детская мазня: «точка, точка, два крючочка…» Это же изображение оказалось и на других предметах, вытащенных Гвином и разложенных рядом с прежними: на нескольких кувшинах; на плоском диске, который, видимо, служил украшением — его надевали на шею на шнурке; на других камнях. Везде — примитивное человеческое, или птичье, лицо. Какое именно, сказать невозможно… Совиное?.. Может быть…
— Когда это все туда попало? — спросил Гвин.
Он держал в руках ржавые остатки кинжала в ножнах.
— Никто не знает, — откликнулся Гув. — Но мы, в ком течет та же кровь, находим их и сейчас и приносим сюда.
— Никогда не знал про это, — сказал Гвин. — Прямо мороз по коже…
— Да, — согласился Гвин.
— Я хотел… — произнес Гвин после долгого молчания. — Я был готов взорвать весь дом… Чтобы он взлетел от одного моего взгляда.
— Возможно, ты и сумел бы это сделать, — сказал Гув. — Здесь, в этой долине, теперь… когда скопилось столько силы. В нас… Через нас троих… Кто страдает, как никто другой…
— Гув! Говори яснее! Я не понимаю. Почему?
— Потому что мы дали этой силе разум. Но мы должны помнить о ней и держать ее в узде. И выпускать на свободу только внутри нас, через нас… Чтобы никто другой не страдал…
— Гув! Что же будет?
— Не знаю. Она здесь. Она пришла. Вы ее позвали этими совами… Она выходит на охоту. Но ей нельзя разрешить… Нельзя, чтобы она уничтожала… Из-за моей немощи. Из-за бессилия моего дяди, и деда, и других… Кто пытался остановить то, что нельзя остановить… Один — с помощью портрета. Другой — с помощью тарелок… Чем мы слабей, тем она сильнее… Мы строили что-то из песка и думали…
— Значит, мы сейчас платим за какие-то ваши грехи? Твоего дяди… Деда… Твои?.. Так?
— Да.
— Какие?
— О, это целая история, из-за нее мы пострадали не меньше, чем Джифс и Гронв… Если не больше.
— Кто «мы»?
— Я, твоя мать и он.
— Моя мать? — Гув улыбнулся.
— Ты не знал ее раньше. Она тоже была молодой. И очень красивой. Такой второй девушки, как Нэнси, тут не было.
— Ну да, скажешь!
— Большая беда бывает от большой слабости, — сказал Гув. — Ты должен быть сильным.
— Говори понятней, пожалуйста!
— Она была как ветер апреля…
Это было тоже малопонятно. Гвин начал укладывать вытащенные вещи обратно в расселину в скале.
— Гув! Могу я что-нибудь взять себе?
— Чтобы унести или оставить в долине?
— Да… Оставить…
— Сейчас они все твои.
Гвин вытащил из кармана куртки черную картонную коробочку, открыл ее, вытряхнул на ладонь фигурку совы, сделанную из разноцветных ракушек. Вместе с наконечником копья засунул сову подальше в темное отверстие.
На черной коробочке в лунном свете блеснули слова: «Привет из Страны Песен».
Гвин открыл крышку, положил в коробку плоский камень, на котором было изображено человеческое… нет, скорее птичье лицо.
— Можешь передать это утром Элисон? — сказал он.
— Отдай сам, мальчик.
— Я не могу. Пожалуйста, Гув, сделай это.
— Лучше, если она получит от тебя.
— Ты скажешь, что от меня.
— Вот сам и отдай.
— Но я не могу… Гув… Не могу…
— Просто отдать? И все?
— Скажи, от кого… Пожалуйста…
— Хорошо.
Гвин продолжал укладывать последние предметы в пещеру. Рука его наткнулась на что-то новое.
— Ой, тут еще!.. Совсем другое. Достань ты, Гув. У тебя руки длиннее.
— Сейчас не мое время заглядывать туда, — сказал Гув.
— Помоги мне… Никак не дотянусь!
— Я не должен.
— Ладно. Кажется, уже ухватил… Тащу…
Гвин раскрыл ладонь. Луна светила особенно ярко, небо очистилось.
— Что это? — спросил Гвин. — Какие-то резиновые прокладки. Почему они здесь? Совсем не старинные… Похожи, знаешь, на что?.. Конечно, это же тормозные! Господи, Гув! Кто их положил? Ты?.. Ты это сделал?.. Убил Бертрама?!.
— Убери их прочь! Убери прочь! — услышал Гвин. — О, черный ворон моего безумия! Убери их!
— Мама сказала, что…
— Я не хотел, чтобы так! — крикнул Гув. — Не хотел!.. Он никогда не выезжал на этой старой рухляди со двора. Только по дорожке — туда и обратно, туда и обратно. А еще любил пугать меня, когда я работал там… Но он отнял у меня мою Нэнси, и я подумал, что покажу ему… Пусть грохнется в кусты… И я вынул эти резинки… Он никогда не выезжал на дорогу… Никогда… Я не думал… Он не говорил, что поедет по дороге… Через тот поворот… Но я должен был знать… Мы не могли уйти от этого, хотя я запер ее в бильярдной… Замуровал в стене… Спрятал на чердаке… Даже он, тот бедняга, сделал тогда, что считал лучше…
— Что сделал? Кто?
— Убил ее.
— Убил? Как?.. Кого?.. Ты совсем сумасшедший, правильно говорят.
Гув подошел к Гвину, взял за руку.
— Властелин должен быть со своими людьми, — сказал он. — Я в мое время не был с ними, и нам всем сделалось плохо. Ты должен быть с ними… Она может стать опасной — когда одинока, когда ей больно… Ты — властелин этой долины по крови.
— Ты уверен в том, о чем говоришь? — спросил Гвин. — Посмотрев на меня — всякий фазу поймет, что это злая шутка.
— Нет, нет. — Глаза Гува впились в лицо Гвина. — Ты наследник.
— Наследник? Красивое слово… Наследник чей?.. Ладно, не надо. Я даже не видел никогда своего отца. У меня ничего нет… Если не считать этих тормозных прокладок, которые в руке.
— Нет, мальчик, нет. Ты не прав! Ты наследник по крови… после меня… Наследник этой долины. В
