– Боюсь, в данном случае это чистая правда.
– А у меня насчет наркотиков собственное мнение, – заметил француз. – Видите ли, господа, я убежден, что все человечество в целом смертно точно так же, как отдельный индивидуум, – произнес он, становясь серьезным. – Отдельный человек умирает от какой-либо болезни: от туберкулеза, рака или инфаркта… Коль скоро человек смертен, то не все ли равно, от чего он умрет? Наркотики я считаю болезнью человечества. Не какого-нибудь отдельного человека, а всего несчастного рода людского. И эта болезнь так же неизлечима, как те, о которых я упоминал.
– Неоправданный пессимизм, – усмехнулся Талызин. – Люди на наших глазах побеждают одну болезнь за другой. Вы, например, упомянули туберкулез. А у нас в стране с этой болезнью успешно борются.
– Ну пусть даже вы и правы, месье, – согласился француз. – Разве это меняет дело? Человечество побеждает одну болезнь, а взамен приходят новые, может быть, еще более страшные.
– Что же вы предлагаете? – спросил Орландо.
– Предоставить все естественному течению вещей, – сказал француз, легкой улыбкой показывая, что не следует слишком всерьез принимать все, о чем идет речь. – Раньше говорили: кому суждено быть повешенным, тот не утонет. На современный лад эта пословица звучит так: кому суждено погибнуть от наркотиков, тот не умрет от чахотки.
– Другими словами… – начал англичанин.
– Другими словами, – подхватил француз, – бороться с пороком, который представляет собой болезнь человечества, бессмысленно. Гони его в дверь, он влетит в окно.
– Я с вами не согласен, – резко сказал Орландо Либеро. – Наркотики – величайшее зло. В частности, нашей стране они причинили и причиняют немало горя. Мы полны решимости выкорчевать наркотики, и мы добьемся своего. Но это трудно, не скрою от вас. Контрабандисты изыскивают все новые уловки, поставляя их в Оливию. Это и немудрено: ведь они на каждом грамме получают баснословные барыши. Уж казалось бы, все лазейки мы перекрыли, все щели пограничные заткнули, и вдруг – бах! – где-нибудь опять обнаруживаем наркотик.
– Может быть, его синтезируют на месте? – произнес англичанин.
– У нас есть веские основания полагать, что дело иногда обстоит именно так, – сказал президент.
Вытащив записную книжку, он что-то торопливо туда черкнул.
– Помимо наркотиков нас волнует еще одна проблема, – тонко улыбнулся англичанин.
– Какая? – поднял голову Орландо.
– Футбол.
– Футбол?
– Речь идет о матче Бразилия – Оливия, – пояснил невозмутимый англичанин.
– О, я вижу, вы уже в курсе последних оливийских событий, – улыбнулся Орландо Либеро. – Обещаю вам: каждый получит по билету на матч.
Президент встал. За ним поднялись остальные.
– На этом мы расстаемся, господа, – сказал президент. – Разрешите пожелать успехов на вашем новом, нелегком поприще.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Тюрьма научила Миллера философскому взгляду на вещи.
В камере он вспоминал один рассказ Джека Лондона, где речь идет о китайце, приговоренном к длительному сроку заключения.
Миллер плохо помнил рассказ, прочитанный в детстве, ему только врезались в память рассуждения китайца о том, что и через десять, и через двадцать лет – все равно, сколько бы ни прошло времени, – когда он выйдет из тюрьмы, жизнь будет прекрасна. Правда, он вступит уже в преклонный возраст – ну и что с того? Каждый возраст имеет свои преимущества. Даже дряхлый старик может почувствовать радость жизни, если он на свободе. Так или примерно так рассуждал китаец. Так, усмехаясь в душе над собой, рассуждал и Миллер.
Положа руку на сердце, ему еще повезло, как и его бывшему шефу генералу Четопиндо, и министру внутренних дел, и вообще всей элите, которая собралась в тот памятный вечер на холме близ цитадели, чтобы торжествовать победу над забастовщиками Королевской впадины.
Нужно сказать, это была неплохая задумка Четопиндо – отравить воду. Бескровная эффектная победа уже витала в воздухе. Кто мог знать, что эта идея окажется неосуществленной.
Когда толпа, идущая на помощь, ворвалась в цитадель, Орландо Либеро возглавил ее. Быстрые и решительные распоряжения Орландо Либеро внесли порядок в действия масс.
Прежде всего арестовали и взяли под стражу всех, кто находился на холме. Полицейскую охрану быстро обезоружили. Да и надо признать – она не оказала значительного сопротивления. Миллер с бессильной злобой наблюдал, как охранники бросают на землю свои карабины, братаются с толпой…
А через несколько дней в Оливии состоялись всеобщие выборы, которые вызвали небывалый дотоле энтузиазм народных масс. Орландо Либеро был провозглашен президентом, а вот Миллера вместе с прочими после показательного суда за преступления против народа отправили в тюрьму. Спасибо еще, что не расстреляли.
Миллер твердо знал, что с политическими противниками следует поступать иначе, чем поступило правительство Орландо Либеро.
Во время объявления приговора Миллер неожиданно припомнил тот тусклый денек 1944 года.
…Тяжелые ворота Баутценской тюрьмы закрылись за ними, и машина помчалась по накатанному шоссе, идущему под уклон.
