Стало прохладнее. Ветер, врываясь в открытое узенькое окошко, освежал разгоряченные лица.
Люди в вагоне разговаривали мало. Даже Хозе примолк. Иван не отрываясь глядел в окно.
«Здесь необходимо оборудовать фуникулер непрерывного действия, – подумал Талызин. – Любые затраты окупятся, факт. Скажу завтра директору».
Чем выше в горы они забирались, тем становилось холодней. Иван почувствовал, что продрог. Он застегнул все пуговицы на рубашке, но это мало помогло. Горняк, сидевший напротив, снял с себя пончо и протянул Талызину.
– Бери. Гостю у нас должно быть тепло, – сказал Хозе с улыбкой.
Время от времени, словно устав, маленький поезд замирал на несколько минут на каких-то горных полустанках, кто-то входил, кто-то выходил.
Вскоре началась зона вечных снегов. Едва завидев за окошком снег, Талызин почувствовал желание выскочить, погрузить руки в рыхлую холодную массу, слепить снежок. Но выскакивать было некуда: с одной стороны от узкоколейки дымилась пропасть, с другой – возвышалась почти вертикальная скальная стена, на неровностях которой, каким-то чудом зацепившись, висели клочья снега.
Ветер сыпанул горсть снежинок.
Хозе сказал:
– Приехали.
Платформы как таковой не было. Сразу от дверей вагончика начиналась лестница, ступени которой были вырублены прямо в скале. Вместо перил торчали обрезки труб, вбитые в каменные щели слева и справа от ступеней.
Едва Иван вышел из вагона, как почва под его ногами дрогнула. Глубоко внизу ахнул взрыв, и эхо долго повторяло протяжный перекатывающийся гул.
Люди остановились. Обернувшись на гул, они заглядывали в ущелье, которое недавно покинули. На дне его сверкали еле заметные сверху тонкие иглы пламени.
– Разве вы разработку руды ведете открытым способом?.. – спросил Талызин, но, глянув на Хозе, осекся: ладони парня сжались в кулаки, в глазах горели гнев и горечь.
– Это не разработка руды открытым способом, – с трудом разжал губы Хозе. – Это диверсия, Иван.
Словно прорвав плотину оцепенения, люди на лестнице загомонили:
– Четвертый взрыв за эту неделю…
– Опять, наверно, жертвы…
– Сволочи, саботажники, к ногтю их!
– Контрреволюционеры!
Пожилой горняк поправил каску и сказал, ни к кому не обращаясь:
– Неужели народная полиция настолько слаба, что не может выловить диверсантов?
– Боюсь, диверсантов у нас слишком много, – сказал Хозе.
– При чем тут диверсанты? – с возмущением спросил человек с гладко прилизанными волосами, который успел выше всех забраться вверх по каменной лестнице. – Все дело в нехватке специалистов. Старых разогнали, а новых не хватает, вот и не ладится дело. Отсюда и неурядицы.
– Чепуху болтаешь, мастер, – перебил его Хозе.
– Нет, не чепуху! Некоторым всюду шпионы мерещатся. Сваливать на диверсантов – последнее дело, это легче всего. Работать нужно, а не придумывать сказочки про шпионов!
– Специалистов, между прочим, народное правительство не разгоняло, – сказал спокойно Хозе. – Вот это и есть сказочка, и вредная сказочка. Они сами разбежались, надеясь, что производство без них остановится.
– А кто остался – те стараются нам вредить, – добавила индианка, стоявшая рядом с Талызиным.
– Ладно, мы сумеем определить, кто нам враг, а кто друг, – сказал Хозе.
Перепалка с длинноволосым внесла какую-то разрядку, хотя каждый остался при собственном мнении.
От главной лестницы ответвлялись боковые, те в свою очередь ветвились еще и еще, так что со стороны вся эта система лестниц представлялась исполинским диковинным деревом, распластанным на скале. На каждой ветке висел плод: лестница оканчивалась жильем – домом, прилепленным к скале. Дома были разнокалиберными – от старых одноэтажных до новых больших, построенных, видимо, сравнительно недавно.
Талызин сказал:
– Не завидую я здешним почтальонам.
– Я тоже не завидую им, – кивнул Хозе.
– Сколько людей живут в этих ласточкиных гнездах? – полюбопытствовал Талызин, когда они одолели еще сотню ступеней.
– Семнадцать тысяч человек, – ответил Хозе быстро, будто ждал этого вопроса.
Они остановились на площадке передохнуть.
– Вон твое гнездо, Иван, – указал Хозе вверх и вбок. Высотный дом, словно бы состоящий из одного
