загаданное сбылось, сел рядом с водителем.
Решение пришло внезапно. Талызин почувствовал, что ему совершенно необходимо увидеть Веронику Николаевну, хотя бы издали.
«Пройду мимо ее дома, может, хоть в окошке увижу», – подумал он и в этот момент вспомнил, что даже адреса ее не знает.
– Куда едем? – спросил таксист, так и не дождавшийся, пока пассажир соберется с мыслями.
– По маршруту троллейбуса, – произнес Талызин и назвал номер маршрута.
– По маршруту так по маршруту, – согласился водитель, трогая машину. За свою долгую беспокойную работу он привык к разного рода клиентам и потому ограничился вопросом: – До какой остановки?
– До конечной, отец.
Чем дальше от центра, тем освещение становилось хуже. Окраина была полутемной. Но близ дома, в котором жили Барановские, горел фонарь на столбе. Талызин рассчитался с таксистом и вошел в освещенный круг.
В одном окне горел свет.
Иван подошел к палисаднику, прошелся вдоль него несколько раз, затем в раздумье остановился.
Где-то совсем по-деревенски лаяли собаки, тянуло печным дымком. На душе было легко, спокойно, и Талызин подумал, что готов бродить здесь хоть до утра. Пойдет же она утром на работу…
Скрипнула дверь. На крыльце показалась женщина в платке и накинутой на плечи шубейке. Женщина пристально и тревожно всматривалась в Талызина, стоявшего в тени, которую отбрасывал дом. Казалось, она ожидала кого-то, веря и не веря.
– Вам кого, товарищ? – спросила она чуть хриплым от волнения голосом.
– Вероника… Это я, – негромко произнес Талызин.
Она легко сбежала с крыльца, подошла к калитке.
– Иван Александрович! Вы? Боже мой, а мне померещилось… – Вероника Николаевна не договорила.
Талызин растерянно молчал. Хорошее настроение его бесследно улетучилось. С минуту они стояли по обе стороны притворенной калитки.
– Как вы здесь очутились? – нарушила молчание Вероника.
– Был недалеко, шел мимо… – промямлил Талызин и, поняв, что его слова звучат не очень-то убедительно, умолк.
– Что же мы стоим? – Вероника отодвинула щеколду. – Заходите, коли пришли.
Дом показался Талызину тесным, но уютным. В маленькой прихожей было чисто прибрано, пахло свежевымытыми полами.
– Ваши спят, наверно? – шепотом спросил Талызин, снимая пальто.
– С чего вы взяли?
– Окна темные.
– Мама занавешивает. Привычка с войны осталась. Никак ее не отучу.
– А вы в войну в Москве оставались? Не эвакуировались?
Вероника покачала головой:
– В войну я в ПВО служила. Зажигалки на крышах тушили. И потом, честно говоря, очень не хотелось уезжать из Москвы.
В прихожую вбежал мальчик лет семи и без всякого смущения воззрился на гостя.
Талызин присел на корточки.
– Давай знакомиться, – протянул он мальчику руку. – Тебя как зовут?
– Сергей.
– Сергей? В таком случае мы знакомы! – весело воскликнул Иван.
– Как это? – удивилась Барановская.
– Заочно, Вероника Николаевна, – довольно туманно пояснил Талызин. – А меня – дядя Ваня, – представился он мальчику.
Рукопожатие Сережи оказалось крепким, скорее – цепким.
– Входите, – пригласила Барановская, открыв дверь в комнату.
– Очень приятно, – поднялась навстречу мать Вероники, Агриппина Захаровна. – Гостям всегда рады.
– Это мой лучший слушатель, мама, – сказала Вероника Николаевна. – Я тебе говорила о нем.
– Говорила, говорила, – охотно подтвердила старушка.
Лицо ее показалось Талызину знакомым. Потом он вспомнил, что мельком видел ее в окне, когда провожал Веронику.
Агриппина Захаровна пошла на кухню приготовить чай.
