Иван кивнул.
– Почему же другие не могут осилить? – пожала она плечами. – Просто не понимаю.
– Но вы забыли, Вероника, рассказать, что надумали сделать для привлечения народа на курсы, – напомнил Талызин.
– Очень просто. Обращусь к институтской общественности. Между прочим, я уже переговорила с комсоргом вашего курса. Активный такой парень. И, знаете, он очень заинтересовался моим контингентом.
Иван отодвинул чашку:
– Вы с Шустовым говорили?
– Ну да.
– И что он?
– Я же говорю – поддержку обещал.
– Поосторожнее с ним, – произнес Талызин, и что-то было в его голосе такое, что заставило женщин переглянуться.
– А что вы, собственно, имеете в виду? – насторожилась Агриппина Захаровна.
– Ну как вам сказать… Скользкий Шустов человек, – неопределенно ответил Иван Александрович.
– А может, у вас с Шустовым конфликт вышел? – спросила Вероника.
– Дело вовсе не в конфликте, – ответил Талызин, удивляясь ее проницательности.
– Ох, вижу, и впрямь трудно вам достается учеба, Иван Александрович, – вздохнув, подвела итог Агриппина Захаровна.
– Ничего, как-нибудь справлюсь, – улыбнулся Талызин. – В войну труднее приходилось.
– В войну всем ох как несладко пришлось, – вздохнула Агриппина Захаровна.
– Вы на каком фронте воевали? – спросила Вероника Николаевна.
– На разных довелось…
– Послушайте, – она перевела взгляд с Талызина на фотографию над зеркалом, – а может, вы его встречали?.. Там, на фронте…
Иван покачал головой.
– Конечно, я глупости говорю. Где там встретишь? В таком-то столпотворении…
Они допили чай в тяжелом молчании.
Талызин посмотрел на часы, поднялся и начал прощаться.
– Приходи к нам в гости, дядь Ваня, – попросил Сережа, влюбленно глядя на Талызина.
– И впрямь, захаживайте, Иван Александрович, на огонек, – по-прежнему церемонно произнесла Агриппина Захаровна. – А ты гостя проводи, – добавила она, обернувшись к дочери.
– Мама вас признала, – сказала Барановская, когда они вышли за палисадник. – А это редко с ней бывает.
Они не спеша шли по пустынной улице к остановке троллейбуса. Мимо прокатила машина с зеленым глазком, но Талызин сделал вид, что не замечает ее: финансы его находились в плачевном состоянии.
На остановке не было ни души. Они тихо переговаривались в ожидании троллейбуса, как старые, добрые знакомые.
– Какие у вас планы на каникулы? – спросила Барановская. – В дом отдыха поедете?
– Нет, останусь в Москве. Позанимаюсь немного по специальности. И потом, подработать думаю, стипендии не хватает.
– Где?
– На станции Сортировочной. Там грузчики требуются, я на днях справлялся. Платят неплохо. А заниматься в общежитии будет удобно, многие разъедутся на каникулы.
Вероника плотнее закуталась в платок.
– Иди домой, замерзнешь, – забеспокоился Талызин. Он сам не заметил, как перешел на «ты».
– Ничего, троллейбуса дождусь, – сказала Вероника.
– А как устроишься с питанием? – нарушила паузу Вероника Николаевна, тоже переходя на «ты». – Студенческая столовая ведь закрывается на каникулы.
– Тоже мне проблема! – беспечно махнул рукой Талызин. – Мало ли столовых в Москве. Да тут, кстати, один товарищ приглашал меня на домашние обеды, так что перебьемся. Послушай, а как уменьшительное от имени Вероника? Я думал – Вера, а мама зовет тебя Ника. Правильно как?
– Какая разница, лишь бы звали ласково.
Иван вдруг привлек ее за плечи и попытался поцеловать.
– Не нужно, – отстранилась Вероника.
– Я тебе не нравлюсь?
