В предыдущую ночь заключенные почти до рассвета грузили в вагоны ящики с гранатами и фаустпатронами. Подняли их глубокой ночью. Исступленный собачий лай смешивался с выкриками охраны.
Стояла темнота – хоть глаз выколи. Синие фонари в руках охранников, почти не дававшие света, – вот и все освещение.
К станции охранники гнали заключенных бегом, подгоняя ударами. Этот убийственный лагерный темп входил составной частью в единую, до мелочей продуманную систему уничтожения людей.
Охранники выстроились двойной цепочкой, протянув ее от пакгауза до высокой насыпи, на которую огромной гусеницей вполз состав.
Подниматься по насыпи с грузом было трудно: сеялся нудный весенний дождик, ноги разъезжались на мокрой земле, люди падали.
Продолговатые металлические ящики тащили по двое и по трое. «Боеприпасы для обороны Берлина», – пополз шепоток среди заключенных.
Мертвенные блики фонарей выхватывали из тьмы то автоматное дуло, нацеленное на военнопленных, то кусок расщепленной шпалы, то изможденное лицо.
– С ума сойти! – задыхаясь, бросил Кузьма Талызину на ходу. – Таскаем для фашистов боеприпасы… Гранаты для немцев… Я бы сейчас эсэсовцам глотку перегрыз! Броситься бы всем разом на охрану и…
– И всех перебьют как котят, – докончил Талызин. – Что ты сделаешь голыми руками против автоматов?
Не ответив, Кузьма охнул и рухнул наземь. Талызин опустил ящик и схватил товарища за руку. Рука была безвольной и странно легкой. Несколько синих лучей уперлись в распростертого узника.
Послышалась лающая команда эсэсовца. Немец вразвалку подошел к Кузьме, несколько секунд разглядывал его. Тот сделал попытку подняться, но из этого ничего не получилось. Тогда охранник приподнял Кузьму за ворот и нанес короткий удар в подбородок. Тело дрогнуло в последней конвульсии. Немец брезгливо столкнул его с дороги.
– Арбайтен! Шнель! – бросил старший охранник, и работа возобновилась в том же бешеном ритме.
Донести ящик до вагона Талызину помог другой заключенный, болгарин.
…Со времени ночной погрузки боеприпасов прошли только сутки, а сколько событий уложилось в них! И сам он, Иван Талызин, прижавшись щекой к земле, слушает, как рвутся боеприпасы, которые они грузили ночью.
Отдышавшись, двинулся дальше. Вдали, за леском, мелькнула сизая полоска реки. Он подошел поближе, остановился. На какое-то мгновение возникло безумное желание искупаться, окунуться в ледяную воду… Нет, необходимо подумать о временном пристанище.
Наклонившись над водой, он долго вглядывался в свое отражение, расплывающееся в утренних сумерках. Провел пальцем по широким скулам, втянутым щекам, покрытым грязью и кровоподтеками.
– Хорош, – усмехнулся он отражению.
В тот же миг издалека послышались звуки, заставившие его насторожиться. «Та-та-та-та-та» – неслось вдоль притихшей реки. Не успев сообразить что к чему, он отпрянул от воды и отполз в прибрежные кусты. Что это? Стрельба?
Было ясно, что следы на влажной глине могут его демаскировать, и нужно как можно быстрее уходить. Однако он рассудил, что, если будет двигаться, его могут засечь в два счета. Значит, остается затаиться и ждать, пока опасность минует.
Татаканье усилилось. Вскоре из-за речного поворота показалась моторная лодка. За нею оставался пенный бурун, распарывающий надвое речную гладь. За рулем сидел человек и, кажется, вглядывался в берег – именно в ту сторону, где схоронился Талызин.
Фигура человека в лодке показалась Талызину знакомой.
Мотор резко сбавил обороты. Хрупкое суденышко, раскачиваясь на волнах, повернуло к берегу. Иван придвинул поближе к себе булыжник. У человека в моторке оружия он не заметил. Может, оно лежит на дне лодки?
Несколько раз чихнув, мотор умолк. Лодка ткнулась носом в берег. Человек выпрыгнул на отмель, вытащил на нее лодку и медленно пошел вверх, явно что-то разыскивая. В одной руке он нес охотничью сумку, видимо тяжелую, в другой держал пистолет. На нем были ватные брюки и куртка на молнии. Довершал экипировку картуз с огромным козырьком.
Человек приостановился, огляделся и двинулся дальше. «Миллер!» – в какой-то момент осенило Талызина, и он крепче сжал булыжник. Чавканье глины раздавалось совсем рядом. Миллер шагал сутулясь, словно с трудом волочил за собой собственную огромную тень.
Талызин лежал неподвижно, вжавшись в землю. Облепленные грязью ботинки прошагали мимо. Миллер направлялся к какому-то возвышению за воронкой. Иван заметил это возвышение, еще спускаясь к реке, приняв за стог. Оказалось, это был шалаш.
Навстречу Миллеру из шалаша вышел человек. Даже при сумрачном свете Талызин сумел разглядеть необыкновенную смуглость его лица.
Ветер дул в сторону реки, и Иван, напрягая слух, улавливал отдельные реплики, которыми они обменивались.
– Уберите игрушку, – буркнул смуглый.
– Осторожность не повредит. Сами знаете, какое время. Рейх трещит по всем швам…
– И первое доказательство: верные его слуги драпают, как крысы с тонущего корабля.
Миллер сделал угрожающий жест.
