Гульельмо не спеша шел по улице, ведущей к центру. Со стен и афишных тумб на него глядели предвыборные плакаты – агитационная кампания с каждым днем набирала силу. Каждая партия ратовала за своего кандидата, каждая обещала своим избирателям полное благополучие, а стране – избавление от экономических неурядиц.
Оглянувшись, Гульельмо нырнул в подъезд большого дома. Прокламации он решил подсовывать под двери. Пусть их первой увидит прислуга, которая убирает квартиру, – так даже лучше.
Распространив всю пачку прокламаций и устав бродить по вечерним улицам Санта-Риты, решил перекусить в знакомом ресторанчике. Нет, он не искал уже Роситу, убедившись в бессмысленности подобной затеи.
Под потолком шумели вентиляторы, напоминая шум моря. Что-то мелодично играл оркестр.
Гульельмо сидел за столиком, погруженный в невеселые думы. Пища показалась пресной, словно трава. Хотелось поскорее расплатиться и уйти – здесь, даже под высокими потолками, в табачном дыму тяжело было дышать, и он с усилием сдерживал приступы кашля. «Сегодня пойду к ней, – думал Гульельмо, подперев лоб рукой в ожидании официанта. – Если Роситы не окажется дома, сяду у порога и буду ждать хоть целую вечность». На эстраду вышла певица и запела танго, которое любил Гульельмо:
Синий огонь в небесах,
Синий огонь
У любимой в очах…
Он поднял голову, взглянул на танцующих, и не поверил глазам: Росита танцевала с Миллером. Да, это был Миллер – Гульельмо узнал бы его из тысячи. Он запомнил это лицо по фотографии в газете.
Гульельмо поднялся и пошел к танцующим. Официант, плывущий навстречу с полным подносом, посмотрел на него и сделал поспешный шаг в сторону.
Расталкивая танцующих, он подошел к Миллеру.
– Гульельмо, – тихо произнесла Росита, опустив руки, – я все объясню тебе…
У него перехватило дыхание. Он хотел ей крикнуть, что самое гнусное на свете – это измена, что вдвойне омерзительна измена тому, кого любишь, товарищам по борьбе!.. Сдерживая изо всех сил кашель, разрывавший легкие, Гульельмо размахнулся и ударил Роситу по щеке.
К ним уже бежали со всех сторон официанты, метрдотель, побледневший как мел хозяин ресторана…
Миллер схватил Гульельмо за руку. Он мог бы убить его одним ударом кулака, но сразу узнал в нем того самого Новака, которого велел охранять Четопиндо.
Гульельмо свободной рукой двинул Миллеру в переносицу. Кровь хлынула из носа, запачкав белоснежную сорочку.
Сквозь плотную толпу ресторанной публики с трудом пробился наряд полиции.
– Что здесь происходит? – спросил сержант, беря перед Миллером под козырек.
– Вот этот пьянчуга приставал к даме этого сеньора, безобразничал, затеял драку, – зачастил хозяин ресторана, показывая попеременно на Гульельмо, которого держали за руки два дюжих официанта, Карло и Роситу.
– Это я… я во всем виновата, – срывающимся голосом произнесла Росита.
– Я ценю ваше благородство, мадам, – сурово сказал ей сержант, – но в данном случае оно неуместно. Взять его! – обратился он к двум полицейским, кивнув на Гульельмо.
– Оставьте его, сержант, – неожиданно шагнул вперед Миллер. – Я сам с ним разберусь.
Сержант посмотрел на нарушителя:
– Как тебя зовут?
– Гульельмо Новак.
– Почему ты ударил даму?
– Вы же видите, он просто выпил лишнего, но мне не сделал ничего плохого, – сказала Росита.
– Пойдем, Новак, – произнес Миллер и попытался взять Гульельмо за плечо.
Сержант отвел руку Миллера. Тот пожал плечами и вытащил носовой платок, с помощью которого попытался остановить кровь, – она продолжала сочиться из носа.
– Забавно получается, – процедил сержант. – Значит, этот парень и вам тоже ничего плохого не сделал? – И, не слушая возражений, патруль удалился, уводя с собой арестованного Новака.
Миллер был взбешен и растерян.
Гульельмо Новак, которого он должен был опекать, вдруг оказался арестованным полицией, причем в его присутствии. Скверно! Новак теперь не сможет заниматься в Королевской впадине «отчаянно революционной» агитацией, чего больше всего хотел в настоящее время генерал Четопиндо. Накануне всеобщих парламентских и президентских выборов ему крайне необходима была любая зацепка, которая дала бы возможность ввести в силу закон о чрезвычайном положении.
Особенно злило, что он, сам того не желая, оказался косвенной причиной ареста Гульельмо Новака.
Выбитый из колеи происшествием в ресторане, Миллер поначалу совсем выпустил из виду, что между Комитетом общественного спокойствия и полицией существует вражда, – ему и сам Четопиндо не раз говорил об этом. Эта вражда тлела постоянно, несмотря на то что министр внутренних дел побаивался генерала Четопиндо и время от времени по его просьбе выделял ему отряды полицейских.
