вслед:

— На колени!

Он еще было кинулся за Эртхиа, намереваясь силой заставить чужеземца склонить колени перед царем Хайра, но царь сам поднялся навстречу.

— Никого больше не впускать! Пусть закроют ворота! — воскликнул царь, сбегая с возвышения. И не заботясь больше ни о чем, обнял брата.

— Эртхиа, сердце, ты ли? Как ты… нет, не вырос, но плечи! А борода! Когда ты успел? Надо же, ты теперь — вылитый Лакхаараа. Но это ты, радость моя, ты приехал! Как щедра ко мне Судьба!

— И правда, щедра, — неохотно согласился Эртхиа. — Счастья тебе и здоровья, живи долго. Может, дождешься от нее милостей.

Акамие отпустил его из объятий, отступил.

— Что с тобой, дорогой мой?

Эртхиа передернул плечами:

— Прости. Зараза уже в Аттане. Я встретил гонца, когда ехал к Аэши. На этот раз ашананшеди опоздали. Рода Черной Лисицы больше нет. А гонца с твоими письмами я встретил… уже поздно было.

— Не успел я, значит…

— Ну а что можно было сделать? Ты не виноват. Это не ты. И не бойся: я не принесу в твое царство смерть. Мы с ней разминулись. Это точно.

— Брат, давай отложим разговоры, — стал уговаривать Акамие. — Ведь ты не сию минуту обратно, правда? Теплая вода, отличная белая глина, благовония, какие пожелаешь, — а потом много еды. Как бы ни велико было горе, ты устал и проголодался с дороги. Поешь и спи. Когда отдохнешь, мы поговорим обо всем.

— Ладно, — махнул рукой Эртхиа. — Во-первых, тебя не переспоришь, мой кроткий брат, а во-вторых, ты прав. Я ночевал… О, вот еще что я должен тебе рассказать!

— Потом? — наморщил лоб Акамие.

— Хорошо, потом, все сразу и по порядку. Здесь ты царь и я повинуюсь. Только спать я не буду!

— Хорошо, — с легкостью согласился Акамие. — Если ты не передумаешь после купания и еды.

Эртхиа окунулся в бассейн, запил вином хороший кус мяса, приготовленного и приправленного именно так, как он любил всю жизнь, набил рот халвой и тщательно вновь прополоскал его лучшим вином и — не растянулся на коврах, сморенный усталостью, а стал только угрюмее и нетерпеливее, словно не остались за спиной несчитанные парсаны между Аттаном и Аз-Захрой. Акамие сидел с ним за столом, сам только из учтивости отщипывая кусочки пресной лепешки. Так и не привык он есть помногу, особенно днем, он, всю жизнь спавший с утра до вечера и бодрствовавший с вечера до утра.

— Пошли кого-нибудь к привратнику, — сказал ему Эртхиа. — У него моя дарна.

— Та самая? — встрепенулся Акамие.

— Она.

— Как ты зовешь ее?

Эртхиа пожал плечами.

— Жаль, что ан-Араван не записал ее имени. Никакого ей подобрать не могу. Как ни назову — все не то. Прежняя моя, которую в походе разбил, ты же ее помнишь?

Акамие помнил — кивнул.

— Я тебе еще пел, когда из Аттана возвращались, — на всякий случай уточнил Эртхиа.

— Я помню, — сказал Акамие. — Жаль ее.

— Жаль. Ее звали Серебряная. А эта! Никакое имя ей не впору. Пошли за ней. Я тебе спою. Я песню сложил. Не ко времени, да что ж теперь. Плачей я не сочинял никогда, только утешения.

— Я помню.

Пока ходили за дарной, Эртхиа, казалось, не знал, чем занять руки, куда спрятать взгляд. Наконец, освобожденная от покровов, блеснула крутым изгибом дарна, и Эртхиа привлек ее к себе движением уверенным и нежным, так что у Акамие жар опалил щеки, и он оглянулся — так, в никуда кинул просительный взгляд.

— Вот песня, — сказал Эртхиа. — Ехал я через Суву…

— Через Суву? — переспросил Акамие. — Это же в другой стороне.

— Ладно, потом, — мотнул головой Эртхиа, и принялся подкручивать колки костяным ключом. Перебрал лады, подумал.

— Я никогда еще не пел ее.

И вольной рукой ударил по струнам.

Что от тебя осталось, похитивший мое сердце? Высокий огонь взвихрился, как полы плаща путника, так внезапно повернувшего вспять. Где я тебя увижу? Возлюбленный пламени, где бы оно ни пылало, в пламени ты пылаешь, похитивший мое сердце, напоивший его огнем. Пламени всплеск, шелк золотой, сиянье — вот где тебя я увижу. Что от тебя осталось, если так огонь ревнив, и после его объятий никто тебя не видел, и не знают, какой дорогой ушел ты, и какой вернешься, так что некому вслед махнуть рукою. Где мне искать тебя, у каких ворот встречать, в сторону какую посылать гонцов…

В середине песни от стены отделилась тень, и Дэнеш, в сером, неприметно-сером теней и лазутчиков, приблизился и сел позади Эртхиа, не спугнув песни ни движением, ни звуком.

Их стало теперь трое, и все трое жадно и терпеливо дослушали, пока растает последний отголосок, и только потом Эртхиа опустил дарну на колени и обратил к Акамие вопросительный взгляд.

Акамие прерывисто вздохнул.

— Каких слов ты ждешь? — и покачал головой. — Нет таких слов. Если бы он это слышал! Он бы вернулся. С той стороны мира вернулся бы. Спроси Дэнеша, — и указал взглядом за спину Эртхиа.

Дэнеш кивнул. Эртхиа, обернувшись, увидел его и вскочил.

— Ты?!

Они обнялись.

— Что же Акамие тебя прятал? Или ты сам прятался, лазутчик? Почему не показался мне раньше?

— Меня здесь и не было, — улыбнулся Дэнеш. — Я только что приехал. Сразу следом за тобой. Я по твоим следам ехал.

— По следам? Ах, да, Руш ведь!

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×