Зд?сь очень хорошо. Сегодня дается второе представленіе, для т?хъ, кому не удалось попасть на первое. Къ намъ въ открытыя окна доносится м?рное п?ніе хора. Ослабленные разстояніемъ, эти жалобные, рыдающіе звуки, см?шиваясь съ бол?е р?зкими нотами оркестра, нав?ваютъ на насъ какую-то сладкую скорбь.
Мы вид?ли представленіе вчера, а теперь бес?дуемъ о немъ. Я объявляю Б., что не знаю, какъ приняться за отчетъ. Не знаю, что сказать объ этомъ представленіи.
Съ минуту онъ курилъ молча, потомъ, вынувъ трубку изо рта, спрашиваетъ:
— Да какая надобность вамъ говорить?
Вотъ въ самомъ д?л? счастливая мысль. Гора съ плечъ долой. Что за б?да, если я ничего не скажу? Кому какое д?ло, что и о чемъ я буду говорить? Никто этимъ не интересуется — къ счастью для себя. Это очень ут?шительная мысль для издателей и критиковъ. Добросов?стный челов?къ, зная, что его слова им?ютъ в?съ и значеніе, побоится и выговорить ихъ. Но тотъ, кто понимаетъ, что отъ его словъ никому ни тепло, ни холодно, можетъ разводить какіе угодно цв?ты краснор?чія. Чтобы я ни сказалъ о представленіи Страстей въ Оберъ-Аммергау, никому отъ моихъ словъ не будетъ ни тепло, ни холодно. И такъ я буду говорить, что мн? вздумается.
Но что же именно? Могу-ли я сказать что нибудь, что уже не было сказано, — и притомъ гораздо лучше? (Авторъ всегда ув?ряетъ, будто всякій другой авторъ пишетъ лучше его. Въ д?йствительности онъ этого вовсе не думаетъ, — какъ вы сами понимаете — но сл?дуетъ д?лать видъ, что такъ думаешь). Читатель уже знаетъ все, что я могу сказать, а если не знаетъ, то врядъ-ли желаетъ знать. Не трудно наговорить съ три короба, когда говорить, въ сущности, не о чемъ, какъ было до сихъ поръ въ моемъ дневник?. Но когда есть о чемъ говорить, то право радъ бы быть трубочистомъ, только не авторомъ.
— Почему бы не начать съ описанія Оберъ-Аммергау? — говоритъ Б.
Я отв?чаю, что его уже Богъ знаетъ сколько разъ описывали.
Б. возражаетъ:
— Да в?дь и гонки оксфордскихъ и кембриджскихъ студентовъ и скачки въ Дерби уже Богъ знаетъ сколько разъ описывались. Однакожь находятся люди, которые описываютъ ихъ снова и снова, равно какъ и люди, которые читаютъ эти описанія. Скажите, что эта маленькая деревушка пріютилась подъ с?нью мечетеобразнаго храма, среди долины, окруженной огромными горами, которыя толпятся вокругъ ув?нчаннаго крестомъ Кофеля, точно бодрые, недремлющіе часовые, охраняя стародавнюю тишину и покой этого мирнаго пріюта отъ суеты и гвалта вн?шней жизни. Опишите эти квадратные, чисто выб?ленные домики, съ высокими кровлями, съ р?зными деревянными балкончиками и верандами, гд? сходятся вечеромъ сос?дъ-р?зчикъ съ сос?домъ-фермеромъ выкурить трубочку и поболтать о телятахъ, о представленіи Страстей, о деревенской политик?; опишите раскрашенныя фигуры святыхъ, мучениковъ, пророковъ, сіяющія вверху, надъ портикомъ, и жестоко пострадавшія отъ непогоды, такъ что безногій ангелъ уныло поглядываетъ на своего визави — безголовую мадонну, а въ открытомъ углу какой-то несчастный святой, истерзанный дождями и в?тромъ сильн?е ч?мъ его терзали когда либо язычники, утратилъ почти все, что могъ назвать своимъ, сохранивъ только полголовы и об? ноги.
Объясните читателю странную нумерацію зд?шнихъ домовъ, сообразно времени построенія, такъ, что нумеръ шестнадцатый приходится рядомъ съ нумеромъ сорокъ седьмымъ, а нумера перваго вовсе н?тъ, потому что онъ былъ проданъ на сломъ. Разскажите, какъ неискусившійся въ софизмахъ пос?титель, зная, что его квартира пом?щается въ номер? пятьдесятъ третьемъ, бродитъ день за днемъ вокругъ номера пятьдесятъ втораго, проникнутый неосновательнымъ соображеніемъ, будто сл?дующая дверь окажется дверью его дома, который на самомъ д?л? находится за полмили, на другомъ конц? деревни; какъ его находятъ въ одно солнечное утро на крыльц? номера восемнадцатаго, расп?вающимъ жалостныя колыбельныя п?сни; какъ его берутъ и увозятъ, несмотря на сопротивленіе, слезы и крики, въ Мюнхенъ, гд? онъ и кончаетъ свои дни въ сумасшедшемъ дом?.
Разскажите о погод?. Люди, знакомые съ этой м?стностью, говорили мн?, что въ Оберъ-Аммергау дождь льетъ три дня изъ четырехъ. Четвертый, ясный, приберегается для потопа. Они прибавляли, что когда дождь идетъ надъ деревней, въ окрестностяхъ св?титъ солнце, и когда крыши начинаютъ протекать, поселяне хватаютъ своихъ д?тей и б?гутъ на сос?днее поле переждать грозу.
— Вы в?рите имъ — т. е. лицамъ, которые разсказывали вамъ объ этомъ? — спрашиваю я.
— Не вполн?, — отв?чаетъ онъ, — Я думаю, что они преувеличивали, видя, что я младъ и зеленъ, — но безъ сомн?нія въ ихъ розсказняхъ было зерно истины. Я самъ у?халъ изъ Оберъ-Аммергау при проливномъ дожд?, и нашелъ безоблачное небо по ту сторону Кофеля.
— Дал?е, — продолжаетъ онъ, — вы можете распространиться о закаленной натур? баварскаго крестьянина. Разсказать, какъ онъ или она разгуливаютъ босые и съ непокрытой головой подъ холоднымъ ливнемъ, и точно подъ пріятнымъ теплымъ душемъ. Какъ во время представленія Страстей, они поютъ и играютъ на открытой сцен?, не обращая ни мал?йшаго вниманія на струйки воды, сб?гающей по ихъ волосамъ и сочащейся изъ промоченнаго до нитки платья, скопляясь въ лужи на сцен?; какъ зрители, въ открытой, дешевой части театра любуются ихъ игрой, съ такимъ же стоицизмомъ, и ни одинъ даже не грезитъ о зонтик? (да еслибъ и вздумалъ грезить о подобной штук?, то былъ бы возвращенъ къ суровой д?йствительности внушительными толчками сзади).
Б. останавливается и начинаетъ сосать трубку. Я слышу, какъ леди въ сос?дней комнат? расхаживаютъ взадъ и впередъ и ворчатъ сильн?е ч?мъ прежде. Мн? кажется, что он? подслушивали у дверей (наши комнаты соединены дверью). Я желалъ бы, чтобъ он? улеглись спать или сошли внизъ. Он? мн? надо?ли.
— Ну, а дальше, что же я напишу? — спрашиваю я Б., когда онъ вынимаетъ наконецъ трубку изо рта.
— Дальше?.. что-жь?.. вы можете разсказать исторію этихъ представленій.
— О, но в?дь объ этомъ столько разъ писалось, — возражаю я.
— Т?мъ лучше для васъ. Публика, которая уже разъ десять слышала одну и ту же исторію, т?мъ охотн?е пов?ритъ вамъ когда вы повторите ее въ одиннадцатый. Разскажите ей, какъ въ эпоху тридцатил?тней войны жестокая чума (какъ будто полдюжины армій, разгуливавшихъ по стран?, высасывая изъ нея посл?дніе соки и воюя Богъ знаетъ изъ-за чего, — не были сами по себ? достаточной чумой) опустошала Баварію, не пропустивъ ни одного города, ни одной деревушки. Изъ вс?хъ горныхъ деревень только Оберъ-Аммергау убереглось на н?которое время отъ заразы, благодаря строгому карантину. Ни одна душа не могла оставить деревню, ни одно живое существо проникнуть въ нее.
— Но въ одну темную ночь Каспаръ Шухлеръ крестьянинъ изъ Оберъ-Аммергау, работавшій въ сос?дней, зараженной чумою, деревн? Эшенлое, пробрался ползкомъ мимо сторожей и проникъ въ свой домъ, и увид?лъ т?хъ, къ кому давно рвалось его сердце, — жену и ребятишекъ. За этотъ эгоистическій поступокъ пришлось дорого поплатиться ему самому и его односельцамъ. Три дня спустя онъ и его домашніе лежали мертвыми, чума свир?пствовала въ долин? и казалось ничто не могло обуздать ея б?шенства.
— Когда вс? челов?ческія средства испытаны, остается приб?гнуть къ Богу. Жители Аммера дали об?тъ разыгрывать каждыя десять л?тъ Страсти Господни, если чума прекратится. Силы Небесныя повидимому остались довольны этимъ об?щаніемъ. Чума разомъ исчезла и съ т?хъ самыхъ поръ Оберъ- Аммергаусцы каждыя десять л?тъ исполняютъ свое об?щаніе и разыгрываютъ Страсти. Они до сихъ поръ видятъ въ этомъ благочестивый подвигъ. Передъ каждымъ представленіемъ актеры собираются на сцен? вокругъ пастора и на кол?няхъ умоляютъ Небо благословить ихъ начинанія. Выручка, за вычетомъ платы актерамъ, разсчитанной такъ, чтобы вознаградить ихъ за потерю времени (р?зчикъ Майеръ, играющій роль Христа, получаетъ около пятисотъ рублей за тридцать или бол?е представленій въ теченіе сезона, не считая зимнихъ репетицій), идетъ частію на нужды общины, частію въ церковь. Вс? отъ бургомистра до подпаска, отъ Іисуса и Маріи до посл?дняго статиста — трудятся не ради денегъ, а изъ любви къ своей религіи. Каждый чувствуетъ, что его работа подвигаетъ впередъ д?ло христіанства.
— Да! можно будетъ упомянуть и о старомъ Дойзенбергер? — подхватилъ я — о простодушномъ, славномъ священник?, отц? долины, который покоится теперь среди своихъ чадъ, которыхъ онъ такъ любилъ. В?дь это онъ превратилъ грубый среднев?ковый фарсъ въ величавую, священную драму, которую мы вид?ли вчера. Вонъ его портретъ надъ кроватью. Какое славное, открытое, благодушное лицо! Какъ пріятно, какъ отрадно встр?тить иногда доброе лицо! Не святое лицо, напоминающее о хрустальныхъ и
