один человек на Дисе мог это квалифицированно определить.
Леа работала в лаборатории. Когда он вошел, она сидела, склонившись над окулярами микроскопа. Что-то маленькое, бесформенное и дрожащее лежало на предметном стекле. Она подняла голову, заслышав шаги, и тепло улыбнулась, узнав его. Пережитые за последние сутки усталость и боль изменили ее лицо: кожа, потемневшая от загара, потрескалась и шелушилась.
– Я, наверное, ужасно выгляжу, – сказала она, прижимая ладони к вискам. – Похожа на хорошо промасленный и слегка поджаренный кусок говядины…
Она внезапно отняла ладони от висков и взяла его за руку. Ее пальцы были теплыми и слегка влажными.
– Спасибо, Брион…
Больше она ничего не сказала. Общество, к которому она привыкла на Земле, было высокоцивилизованным и насквозь фальшивым, способным обсудить любую проблему без смущения и эмоций. Это хорошо при многих обстоятельствах, но создает затруднения, когда нужно поблагодарить человека, спасшего тебе жизнь. Когда вы пытаетесь выразить свою благодарность, получается нечто, похожее на монолог из исторической пьесы. Однако не было сомнений в том, что она чувствовала. Глаза ее, темные и огромные (зрачки расширены от действия лекарств, которые она приняла), не лгали, не лгали и чувства, которые испытывал Брион. Он не ответил, только ненадолго задержал ее руку в своей.
– Как вы себя чувствуете? – он ощутил угрызения совести, вспомнив, что именно по его приказу она встала с постели и принялась за работу.
– Должна была бы – ужасно, – ответила она, слабо качнув головой, – но сейчас как будто летаю по воздуху. Я так напичкана лекарствами, что не чувствую даже своего веса. У меня блокированы нервные окончания, я как будто ступаю по воздушным шарам. Спасибо вам, что извлекли меня из этого ужасного госпиталя и разрешили работать.
Брион ответил, что уже сожалеет об этом.
– Не жалейте! У меня ничего не болит. Честно. Временами только немного кружится голова, больше ничего. А здесь работа, ради которой я прилетела… Нет слов, чтобы объяснить, как интересно то, что я наблюдаю. Ради этого стоило печься на солнце и промасливаться. – Она наклонилась к микроскопу и подкрутила объектив. – Бедный Айджел был прав, говоря, что для экзобиолога эта планета поразительно интересна. Вот, например, эта водоросль, похожая на земную одостомию. У нее паразитические изменения настолько глубоки…
– Я кое-что вспомнил, – прервал Брион ее восторженную лекцию, лишь половину которой ему удалось понять. – Разве Айджел не выражал надежду, что вы будете изучать туземцев, не только их окружение? Сейчас главная проблема заключается в дисанцах, а не в местной природе.
– Но я изучаю их. Они выработали необычайно развитые формы комменсализма. Они так тесно связаны с другими жизненными формами, что их можно изучать только вместе с окружающей их жизнью и средствами приспособления, то есть во взаимосвязи с окружением. Сомневаюсь, чтобы они претерпели большие физические изменения, чем эти водоросли, но, конечно, у них должны произойти значительные психические сдвиги, которые неожиданно проявляют себя. Один из таких сдвигов может служить объяснением их стремления к самоубийству.
– Возможно, это правда, но я так не думаю. Этим утром я предпринял небольшую экспедицию и кое-что обнаружил.
Впервые Леа обратила внимание на его синяки. Ее затуманенный наркотиками мозг мог следовать лишь одной линии, и поэтому она не сразу заметила его повязку и следы драки.
– Я ходил в гости, – предупредил он готовый сорваться с ее губ вопрос. – Во всей суматохе виноваты одни магты, и я хотел поглядеть на них поближе, прежде, чем принять решение. Это было не слишком приятно, но я нашел то, что искал. Они во всех отношениях отличны от нормальных дисанцев. Я сравнивал их. Я говорил с Ульвом – туземцем, который спас нас в пустыне, и понимал его. Он, конечно, во многих отношениях не такой, как мы, да он и не может быть таким, живя в этой печке, и все же он, несомненно, человек. Он дал нам воды, когда мы в ней нуждались, а потом оказал нам помощь. Магты – высший класс Диса – полная противоположность ему. Самая хладнокровная и безжалостная банда убийц, каких только можно себе представить. Меня пытались без всяких причин убить. Их одежда, привычки, утварь, оружие – все не такое, как у нормальных дисанцев. Еще важнее то, что магты холодны и бесчеловечны, как рептилии. У них нет эмоций: нет любви, нет гнева, нет страха – вообще ничего. Каждый из них – просто холодная сумма реакций и жизненных процессов, не ведающая никаких эмоций.
– Вы не преувеличиваете? В конце концов, вы не можете быть уверенным. Возможно, скрытность эмоций достигается тренировкой. Ведь каждый может научиться скрывать свои чувства.
– Я согласен. Каждый, но не магт. Я не могу сейчас вдаваться в подробности, так что вам придется принять мои слова на веру. Даже перед смертью они не испытывают ни страха, ни ненависти. Это, конечно, звучит невероятно, но это правда.
Леа попыталась прояснить свое затуманенное сознание.
– Я какая-то тупая сегодня. Вы должны меня извинить. Ведь если у правителей нет эмоциональных реакций, это может объяснить их самоубийственную позицию. Но такие объяснения ставят больше вопросов, чем разрешают. Человек вообще не может жить без эмоций.
– Верно.
Сперва Леа улыбнулась, но настроение ее изменилось, когда она увидела его лицо.
– Вы серьезно?
– Как никогда. Понимаю, это звучит так, словно я сегодня утром перенапряг свои извилины. Но это единственное объяснение, которому удовлетворяют все факты. Взгляните сами… Прежде всего необходимо объяснить одну способность: абсолютное равнодушие магтов к смерти – их собственной или кого угодно. Нормально ли это для человека?
– Нет, но я могу привести множество примеров и объяснений, которые возникают прежде, чем предположения о чуждой форме жизни. Может быть, это результат многочисленных мутаций или наследственной болезни, которая сказалась на мозге.
