похоже на то, как было тогда. «Я убью их», — думал он. Но почему, почему он удрал, вместо того чтобы выйти на поле и напасть на них, броситься на соперника, укусить его, задушить? Чем это объяснить? Он вспоминает, как был счастлив в тот день, в два часа пополудни он просто был готов сойти с ума от радости. Она сказала ему: встретимся в восемь. А потом, в шесть часов, он сделал это ужасное открытие. Но как же он мог быть так счастлив в два часа дня, когда потом, в шесть, его ждало такое несчастье? Часы кружились у него в голове, напоминая какой-то танец: то какой-нибудь час выступал отчетливо и ясно, то они сливались между собой. Он был удивлен, встретив кого-то из жителей селения в табарро[8]. Ведь ему говорили, что их уже не носят. Ночью он не сомкнул глаз и на следующий день вновь вернулся на то же место. Он еще раз восстановил все секунда за секундой, в то время как вокруг были люди, говорившие с ним совсем о другом. Никто и догадаться не мог о его тайных мыслях, никто никогда не может и подозревать о том, что у нас творится внутри, тут уж ничего не поделаешь. Что случилось, то случилось. А если мне теперь убить ее? Он понимает, что это бессмысленно, но такая идея ему приходит. Он представляет себе эту картину. Словно вспышки, у него перед глазами мелькают газетные заголовки, сцены судебного процесса. Какие огромные блоки времени и событий, какое множество людей можно сместить всего в одно мгновение! В тюрьме его навещали бы дети; интересно, что бы они сказали? Жена была бы в отчаянии. Она подумала бы, что он сошел с ума. Возможно, его посадили бы не в тюрьму, а в сумасшедший дом.
Спустился туман. Одни появляются из тумана, другие в нем исчезают. Но кто они, что за люди? Ему очень хочется все им рассказать. Он пробует начать, но ему не удается что-либо вразумительно объяснить. Где найти доводы, чтобы оправдать преступление? Остается лишь уехать, став владельцем этого клочка земли. Что он с ним будет делать? Перепродаст? Предложенные ему сверх заплаченной цены сто тысяч лир уже выросли до двухсот. «Я подумаю», — говорит он. И решает уехать. Все прощаются с ним, он включает мотор своей машины. Какая масса чисто условных, пустых фраз, а ведь они занимают совершенно определенное время и пространство. Он задаст самому себе вопрос: происходят ли теперь подобные случаи? Вглядывается в лица людей, чтобы прочесть в них ответ. Вероятно, ему этого хотелось бы, чтобы ощутить хоть малую толику солидарности. А может, он тешит себя иллюзией, что будет меньше страдать. «И все же она целовала меня так горячо», — вдруг вспоминает он. Можно ли так целовать и почти сразу же после этого изменить? Да, можно. До свиданья, до свиданья. Пришли мне открыточку. Сколько времени ехать до Тренто? Около двух часов. По телефону он сообщил домой, что скоро приедет. И так далее и тому подобное…
Однажды июльской ночью
Жаркая июльская ночь. Римляне уже ложатся спать. Соседи переговариваются с балконов сонными голосами. Одна женщина говорит, что видела, как какая-то светящаяся штука пролетела по небу и упала возле Монте Марио. По ее мнению, это «летающая тарелка». Другая смеется: да это падающие звезды. В самом деле, сейчас ведь самая их пора.
В квартире художника М. муж работает за мольбертом, а жена Моника, зевая, выходит в усаженный кустиками сад собрать разбросанные в беспорядке журналы. Громко стрекочут цикады, над головой необъятный простор неба. Вдруг Моника видит тень и застывает от страха. Тень приближается. В лунном свете возникает мужчина в комбинезоне, облегающем его, как трико акробата. Моника бессильно опускается на диванчик-качалку.
— Не пугайтесь, синьора.
Но Моника пугается еще больше. Лицо мужчины закрывают огромные страшные очки.
— Я тут проездом, синьора. Через минуту уезжаю.
Мужчина улыбается и указывает на виднеющийся за его спиной, за кустами садика, какой-то странный аппарат, весьма смахивающий на «летающую тарелку». Моника лишается чувств. Мужчина снимает очки, лицо у него невозмутимо спокойное. Он долго с нежностью глядит на Монику, пока она не приходит в себя.
— Я не чудовище, синьора, мы такие же, как и вы. Только, сказать по правде, чуточку умнее.
Он сумасшедший или ей все это снится? Инстинктивно Моника щиплет себя за щеку.
— Да нет, это не сон, синьора, не сон. Взгляните.
И он опять показывает на «летающую тарелку».
Моника пытается как-то дать ему понять, что она не в силах двинуться с места — ноги не держат, и язык словно отнялся. Мужчина легонько ее гладит.
Между тем в освещенном квадрате двери то появляется, то исчезает муж Моники — он, как это делают художники за работой, то приближается к своему полотну, то отходит, чтобы взглянуть на него издали. Вдруг он зовет жену. Моника в ответ кричит: «Иду!» — и этот ее крик звучит словно призыв о помощи.
Мужчина, поблуждав взглядом по ночному небу, указывает на ковш Большой Медведицы.
— Я живу вон там. На миллион километров правее.
Моника смотрит в том направлении и чуть было опять не падает в обморок.
Потом набирается мужества.
— А почему… почему вы говорите по-итальянски?
Мужчина отвечает:
— Еще несколько минут назад я не знал на вашем языке ни слова, синьора. Но достаточно было мне нажать в определенной точке виска, и я выучил итальянский.
Моника широко раскрывает глаза.
— Не удивляйтесь, синьора. Вы тоже до этого дойдете. Надо упрощать, упрощать, синьора, в этом и состоит прогресс.
Он говорит словно ее старый знакомый. Моника позволяет взять себя за руку, и он подводит ее к «летающей тарелке», которая вся будто светится изнутри. Мужчина приглашает Монику войти. Она в ужасе отшатывается.
— Ну хотя бы загляните.
Моника вытягивает шею и видит, что внутри «летающей тарелки» ничего нет — ничего, кроме гладких стен, иллюминатора и щитка управления с одной-единственной кнопкой.
— Хотите прокатиться? Маленькое путешествие… Я отвезу вас куда угодно. Знаете, сколько во Вселенной планет? Миллиарды. Обитаемых. Я их все время меняю: недельку поживу и на другую. Так мне нравится.
Монике хочется задать ему массу вопросов, но она не знает, с какой стороны подступиться.
— А какие там женщины?
— Красивые, такие же прекрасные, как вы. Потому что они хотят быть красивыми. Ведь теперь у нас можно достигнуть чего угодно, стоит только захотеть. Скоро мы станем бессмертными, дорогая синьора. На Марсе этого уже достигли.
Моника вздрагивает от голоса мужа — он зовет ее.
А мужчина продолжает:
— Едим мы при помощи мысли. Занимаемся любовью тоже мысленно. Вот всего минуту назад вы мне принадлежали, синьора. Это было восхитительно. Благодарю вас.
Монику охватывает беспокойство.
— А что, если я забеременею?
— Все зависит от вас, синьора. Если вам этого хочется, то можете и забеременеть.
Мужчина жестом приглашает ее войти в «летающую тарелку», но тут ее снова окликает муж.
— Сейчас иду, — говорит Моника и убегает.
Она все еще во власти чар. Муж жалуется, что куда-то задевал кисть. Моника находит кисть, потом говорит, что пойдет еще немного подышать воздухом. Муж притягивает ее к себе, начинает целовать. Моника отталкивает его. Она знает, что на нее смотрят, что в нескольких шагах стоит и глядит на нее небожитель, которого мы условно продолжаем называть мужчиной.
