расположенные по диагонали друг к другу.
– Это уступка врагу, – сказал Фарман. – Они нам такого никогда не сделают.
– Это условие, на котором король обещал нам поддержку, – ответил Шеф.
Все подняли брови, глядя на оборванную одинокую фигуру короля.
– И не только мою поддержку, – сказал Альфред. – Поддержку всего моего королевства. Я могу потерять одну армию. Но есть еще немало мужчин, которые придут ко мне сражаться против захватчиков. Будет легче, если им не придется при этом менять религию.
– Конечно, люди нам нужны, – сказал Осмод, маршал лагеря и командир катапультеров. – С дезертирством и сегодняшними потерями у нас осталось по семь-восемь человек в расчете, а нужно по двенадцать. И у Удда заготовлено больше самострелов, чем у нас людей. Но они нужны нам немедленно. И где мы их найдем? В такой спешке?
Шеф и Альфред неуверенно посмотрели друг на друга, обдумывая проблему, ища решение.
Неожиданно тишину из глубины палатки нарушила Годива.
– Я вам дам ответ, – сказала она. – Но если я вам скажу, вы должны обещать мне две вещи. Во-первых, я буду постоянным членом совета. Я не хочу, чтобы от меня в будущем избавились, как от хромой лошади или больной собаки. Во-вторых, я больше не хочу слышать, как ярл говорит: «Не сейчас. Не сейчас, потому что я ярл».
Взгляды устремлялись, сначала в недоумении – к ней, потом в тревоге и сомнении – к Шефу. Шеф, машинально поискав рукой привычный точильный камень, словно впервые посмотрел в сверкающие глаза Годивы. Он вспомнил: точила больше с ним нет, нет и того, что оно означает. Он опустил взгляд.
– Обещаю соблюдать оба условия, – хрипло сказал он. – Теперь давай твой ответ, член совета.
– Люди, которые вам нужны, в лагере, – сказала Годива. – Это не мужчины, а женщины. Их сотни. И в каждой деревне вы найдете еще. Для вас они, может быть, только шлюхи, как сказал недавно ярл. Владеющие иглой. Но они не хуже мужчин владеют и другим. Приставьте по шесть женщин к каждой катапульте. Освободившихся мужчин направьте к Удду за самострелами, а самых сильных к Луллу – алебардистами. Но я посоветую Удду: набери побольше молодых женщин, таких, которые не испугаются, и дай им свои самострелы.
– Мы не можем сделать это, – сказал, не доверяя своим ушам, Квикка.
– Почему?
– Ну... у них не хватит силы.
Шеф рассмеялся.
– Именно это, Квикка, викинги говорили о тебе, помнишь? Много ли нужно силы, чтобы натянуть веревку? Повернуть рычаг? Работать на вороте? Машины дают силу.
– Они испугаются и убегут, – не сдавался Квикка.
Годива ледяным тоном сказала:
– Посмотри на меня, Квикка. Ты видел, как я забиралась в тележку с дерьмом. Я испугалась тогда? Даже если испугалась, все равно я это сделала. Шеф. Позволь мне поговорить с женщинами. Я найду таких, которым можно верить; если понадобится, я сама поведу их. Не забудьте вы все, – она вызывающе оглядела совет, – женщины могут потерять больше, чем любой из вас. И выиграть тоже.
В наступившем молчании Торвин, по-прежнему чуть скептически, сказал: – Все это очень хорошо. Но сколько людей было у короля Альфреда, когда он выступил против франков? Пять тысяч? Подготовленных воинов. Даже если мы мобилизуем всех женщин в лагере, у нас получится треть этого числа. Как можем мы надеяться победить? С людьми, мужчинами и женщинами, которые ни разу в жизни не стреляли, разве по птицам. Нельзя за день превратить человека в воина.
– Но научить стрелять из самострела за день можно, – неожиданно возразил Удд. – Надо только натягивать и целиться.
– Все равно, – сказал Гейрульф, жрец Тюра. – Мы сегодня утром поняли, что франки не будут стоять, дожидаясь наших стрел. Что же нам делать?
– Слушайте, – сказал Шеф, глубоко вдохнув, – и я вам расскажу.
11
Как огромная стальная ящерица, франкская армия вскоре после рассвета выползла из своего лагеря под Гастингсом. Вначале легкая кавалерия, сотнями, стальные шлемы, кожаные куртки и сабли; их обязанность – искать врага, держать фланги, входить в прорыв. Затем ряд за рядом лучники, верхом, как и все в этой армии, но готовые спешиться для боя, когда окажутся в пятидесяти ярдах от вражеской линии и начнут поливать ее стрелами из больших луков; их обязанность – остановить противника, заставить его поднять щиты, закрывать лица, присесть, чтобы защитить незакрытые ноги.
В центре тяжелая кавалерия – оружие, приносящее франкам одну победу за другой на равнинах Центральной Европы. Каждый воин в кольчуге и поножах, спину и живот защищает высоко поднятое седло, у каждого шлем и длинный меч, а сверх этого щит, длинное копье и стремена. Щит закрывает все тело, копье бьет поверх руки и из-под руки; в стремена воин упирается для удара. Мало кто мог держать в одной руке копье, в другой неподвижный щит и в тоже время нажатием ног и кончиками пальцев одной руки управлять боевым конем. Среди англичан таких людей не было. А те, кто мог, верили, что опрокинут любую пехоту, только бы она вышла из-за стен или сошла с кораблей.
Во главе основной колонны, перед девятьюстами всадниками, король Карл Лысый повернулся в седле и посмотрел на знамена, развевающиеся сразу за ним, на оставшийся под охраной лагерь, на корабли у берега. Последняя армия к югу от Хамбера идет им навстречу, беззаботная и неподготовленная, но собирается сразиться. Именно это ему и нужно: один решительный удар, предводители гибнут на поле или сдаются и передают ему бразды правления. Это должно было произойти раньше, после разгрома этого храброго, но глупого Альфреда. И теперь расцвет его правления совсем близок.
Сейчас как раз вовремя. Может даже, чуть поздно. Сегодня или завтра все решится. Карл понял, что дождь мешает ему смотреть вдаль, тучи идут с пролива. Он повернулся, подозвал англичанина-предателя вместе с переводчиком.
– Вы живете в забытой богом стране, – сказал он. – Когда кончится этот дождь?
Альфгар посмотрел на обвисшие знамена, заметил небольшой ветер с юго-запада, подумал про себя, что дождь может зарядить на неделю. Но король не это хочет услышать, понимал он.
– Я думаю, скоро, – сказал он. Король хмыкнул, пустил вперед коня. Армия медленно двинулась по неубранным полям, влажная почва превращалась в грязь, авангард оставлял широкую черную полосу в зелени.
В пяти милях к северо-западу, с вершины небольшого холма чуть южнее Кальдбек Хилла, Шеф наблюдал за приближением армии франков. На повозке, запряженной быками, было установлено его знамя – Молот и Крест по диагонали друг к другу. Он знал, что разведчики уже заметили его и доложили об этом королю Карлу. Шеф с армией подошел в сумерках накануне, после того как легкая кавалерия франков отступила к своему лагерю. Его люди – мужчины и женщины – заняли позиции ночью. Рядом с ним почти никого не было. Такой битвой он больше руководить не может. Вопрос в том, сможет ли его армия действовать точно по плану – и действовать так после того, как отряды утратят связь друг с другом и с ним.
Одно Шеф знал точно: в его армии гораздо больше людей, чем ему известно. Весь день накануне он принимал небольшие группы людей, направлявшиеся к полю битвы: крестьян с копьями, дровосеков с топорами, даже мрачных углежогов с нагорья, призванных королем Альфредом. Всем говорили одно и то же. Не стойте на месте. Не образуйте линию. Ждите в укрытиях. Нападайте, когда увидите возможность. Простой приказ, и они принимали его с радостью, тем более что приказ отдавал сам король.
Но дождь, думал Шеф. Поможет он или помешает? Скоро он узнает.
Первый выстрел прозвучал из полусожженной деревни. Пятьдесят легких франкских кавалеристов ушли в сторону от направления движения армии и пересекли линию прицела катапульты «Точно в цель». Осви нажал на рычаг, почувствовал отдачу, увидел, как пролетела полмили большая стрела. И точно попала в цель, тесную группу всадников. И тотчас же расчет – семеро мужчин и четыре женщины, бросился перезаряжать. Тридцать ударов сердца – и катапульта снова готова к стрельбе.
Командир всадников увидел своего человека на земле, пронзенного стрелой, и удивленно прикусил губу. Осадные машины в открытом поле? Но ответ ясен. Растянуться, не представлять
