единой цели, напасть. Стреляли справа, с открытого фланга. Командир повернул коня, отдал приказ, его люди поскакали по полю.
Но густые живые изгороди, предназначенные для того, чтобы не пускать на поля скот, заставили их двигаться по затопленной аллее. И когда они проскакали, из-за колючих ветвей выглянули лица. С расстояния в десять футов самострелы послали короткие стрелы в кожаные спины. Выпустив стрелу, человек поворачивался и убегал, не глядя даже, попал он или нет. Через мгновение верхом на ждавших пони лучники уже скакали в укрытие.
– У Ансье неприятности, – заметил командир другого отряда, наблюдая за усиливающейся суматохой. – Засада. Мы зайдем сзади и зажмем их между нами. Дадим им урок: больше не будут пробовать.
Он повел своих людей в обход, но тут послышался глухой звук и ужасный крик сзади: большая стрела ниоткуда пронзила бедро всаднику, пригвоздив его к мертвой лошади. Не из засады. Откуда-то с другой стороны. Командир поднялся в стремени, оглядывая неподвижную местность. Увидеть хоть что-то и напасть. Деревья, поля неубранной пшеницы. Повсюду живые изгороди. И в этот момент стрела, посланная из самострела – лучник укрывался за изгородью в ста пятидесяти ядах, – попала ему прямо в лицо. Снайпер, браконьер из Диттона, не стал вставать и убегать. Через десять ударов сердца он был уже в двадцати ярдах, полз, как угорь, по наполовину затопленной канаве. Он уже обнаружил, что скрученная и натертая воском тетива из кишок не страдает от влаги. Всадники остановились в нерешительности, потом поскакали туда, откуда, как им показалось, стреляли, и тут выстрелил другой снайпер.
Медленно, без рогов и труб, как зубчатое колесо, постепенно натягивающее веревку, двадцать различных засад вступили в действие.
Со своего наблюдательного пункта на холме Шеф видел главную часть армии франков, которая продолжала двигаться вперед. Но теперь она продвигалась медленно, шагом, со многими остановками. Она не шла без прикрытия с флангов. А на флангах долго ничего не было видно. Иногда из-за рощи или сожженной деревни показывались всадники. На что они нападали, за чем гнались, было неясно. Потом, напрягая зрение в мелком дожде, Шеф увидел с одной стороны движение: пара лошадей, скачущих галопом, за ними одна из катапульт-толкателей, расчет на пони длинной цепочкой сзади. Осви и «Точно в цель» уходят с одного конца деревни, а в другой въезжают франки; но их фланговый удар задержался из-за выстрелов с другого направления. Катапульта исчезла за подъемом. Через несколько секунд она снова развернется, будет снята с передка, заряжена и сможет посылать смертоносную стрелу в любую цель на расстоянии в полмили.
Стратегия Шефа зависела от трех обстоятельств. Во-первых, от знания местности: только те, кто живет здесь, пашет и охотится, знает каждую проходимую тропку, безопасные пути отхода. В каждом отряде находился местный житель, мужчина или мальчик. Остальным местным жителям велено было скрыться в убежищах на площади в двадцать квадратных миль, не вступать в бой, но, если понадобится, служить проводниками и передавать сообщения. Во-вторых, от дальности стрельбы катапульт-толкателей и новых самострелов. Их не так быстро можно перезарядить, но даже стрела из самострела пробивает кольчугу на расстоянии в двести ярдов. И стрельба велись людьми, лежащими в укрытиях.
Но наиболее важной частью стратегии Шефа было осознание того, что битву можно выиграть двумя путями. Все битвы, в которых он участвовал до сих пор, все битвы вообще в западном мире на протяжении столетий выигрывались одним путем. Ударом. Созданием боевых линий и столкновением, пока одна из линий не дрогнет. Линию можно прорвать топорами и мечами, как предпочитали викинги; конями и копьями – во франкском стиле; камнями и стрелами – по введенному Шефом методу. Прорыв линии означает выигрыш битвы.
Но есть и совершенно новый путь к победе. Без линии, без сильного удара. Разрывать армию врага на части, изводить ее, наносить потери стрельбой с расстояния. Но только непрофессиональное и не воинственное войско Шефа могло это сделать: у прирожденных воинов все их привычки против такого способа. Территория не важна. Ее можно отдавать. Храбрость в поединке лицом к лицу не важна. Больше того, она признак поражения. Не должно быть и обычных средств повышения боевого духа: рогов, боевых песен, криков командиров, а больше всего – ощущения рядом стоящего товарища. В такой битве легко дезертировать, спрятаться в укрытии, появиться, когда все будет кончено. Шеф надеялся, что его отряды смогут прикрывать друг друга; они разбились на группы человек по пятьдесят: катапульта, двадцать самострелов, несколько алебардистов. Но природа такой битвы в том, что они могут разъединиться. Соединятся ли потом снова?
Вспоминая упрямые нападения йоркширских крестьян, когда армия Пути в снегу уходила из Йорка, Шеф думал, что смогут. Мужчины и женщины видят землю, которую защищают, видят неубранные поля, сгоревшие амбары, вырубленные сады. Для детей бедняков пища и земля священны. Они помнят слишком много голодных зим.
Глядя на то, как разворачивается битва, Шеф испытывал странное ощущение – не свободы вообще, а свободы от забот. Он теперь только отдельное колесико. Колесики поворачиваются, когда натягивают веревку. Но они не думают обо всей машине. Она может работать, может сломаться, а колесико ничего не может с этим сделать. Оно может только исполнять свою роль.
Он положил руку на плечо стоявшей рядом Годивы. Та искоса посмотрела на его изуродованное, измученное лицо и позволила ему оставить руку на месте.
Король Карл, все еще продвигавшийся вперед, к холму Колдбек, за которым видел знамя своего неуловимого противника, в двадцатый раз поднял руку, останавливая продвижение. К нему подскакал всадник на легкой лошади, дождь промочил его насквозь, прошел сквозь кожу куртки и шерсть.
– Ну, Роже?
Всадник в отвращении покачал головой.
– Как будто пятьдесят рукопашных одновременно. Никто не стоит перед нами. Мы гоняемся за ними и прогоняем. Но когда перестраиваемся и начинаем отходить, они снова нападают на нас – и не только спереди, но и сзади.
– А что произойдет, если мы просто двинемся вперед? Вот туда. – Король указал на флаг в миле.
– Они нас перестреляют по дороге.
– Но нам всего лишь проскакать милю. Ну, хорошо, Роже. Учи этих негодяев с их луками, сколько можешь. Но прикажи своим людям продвигаться в линии параллельно с главной частью армии. Когда прорвем центр, сможем повернуть и заняться флангами.
Повернувшись, король поднял копье и указал им вперед. Его всадники хрипло закричали и пустили лошадей рысью.
– Они идут, – сказал Шеф Альфреду, стоящему рядом с Годивой. – Но почва мягкая, и они приберегут скорость для последнего рывка. – Всего человек пятьдесят окружало троих предводителей, в основном вестники, но Шеф оставил при себе одну катапульту-кидатель, тяжелую, неподвижную машину, с ее расчетом.
– Камни-лебеди, – приказал он.
Радуясь возможности двигаться после часов бездеятельности, расчет – мужчины и женщины – занял свои места. Сегодня им тоже предстояло сыграть только одну роль. Еще в самом начале испытаний английские катапультеры обнаружили, что если на камнях, которые бросают их машины, сделать бороздки, то камни в полете испускать странный высокий звук, похожий на крик лебедя. И соревновались для забавы, чей камень громче. И теперь Шеф собирался отдать своим разбросанным войскам сигнал, который услышат все.
Расчет подготовил машину, зарядил, выстрелил. Пустив камень, с его вызывающим дрожь свистом, в одну сторону, тут же повернули машину, пустили второй камень. Отряды с катапультами, выпускающими стрелы, и лучниками, скрывавшиеся перед наступающим войском франков в засаде, услышали сигнал, подцепили машины, отъехали назад и впервые за день присоединились к своему предводителю. Они появлялись один за другим. Шеф оттаскивал повозки, которые поставил на вершине, в промежутки между ними расставлял машины, в повозках размещал лучников. Все машины, люди, лошади стояли не дальше пяти ярдов друг от друга, конные упряжки ждали наготове.
Шеф ходил взад и вперед по линии, повторяя приказ.
– Три выстрела с каждой катапульты, не больше. Начинайте стрелять на максимальном удалении. Один
