показывал бы то же самое, окажись установленным хоть на велосипеде.
— Они, наверное, идут не меньше чем под девяносто, — бурчит он.
— Что ты сказал? — спрашивает Фрэнки, снова погрузившийся в колонку некрологов.
— Говорю, что они, наверное, идут не меньше чем под девяносто. Другие машины.
— Девяносто, — говорит Фрэнки, передразнивая задумчивый тон Роя. — Да, Рой, ты прав, они наверняка идут под девяносто. А вот смотри, еще один.
Он снова складывает газету, случайно отрывая угол страницы; этот кусочек, планируя, падает на пол. В ушах Роя невыносимо громкий шум, как будто в полуметре от него взлетает реактивный лайнер. Но шелест газеты и звук отрываемого угла — это ничто по сравнению с шумом, который производит обрывок бумаги, плавно опускающийся на пол машины, — кажется, что какие-то крылья, машущие у самых ушей Роя, время от времени бьют по барабанным перепонкам — клочок бумаги касается пола с таким грохотом, как будто кто-то запустил шар для боулинга в стекло громадной витрины. Пальцы Роя мертвой хваткой впиваются в обод руля; костяшки пальцев побелели и, кажется, приросли к пластмассе. Зубы стиснуты; челюсти сжаты; горло у кадыка пульсирует, заталкивая обратно рвущиеся наружу рвотные массы; переполненную глотку жжет кислотой, которая вот-вот фонтаном хлынет изо рта, сокрушая сжатые челюсти с таким шумом и болью, что…
— …он занимался торговлей бриллиантами, — прорезается сквозь шум в его ушах голос Фрэнки. И вдруг снова наступает тишина, и слышен лишь голос Фрэнки. И прежнее ощущение прошло.
— Кто он? — спрашивает Рой.
Машины за окнами уже не проносятся с прежней быстротой. «Каприс» теперь идет примерно с той же скоростью, что и остальные.
— Дельце следующее. Парень. При жизни он был торговцем бриллиантами. Умер от инсульта; детей нет, только жена. Насколько я себе представляю, они, должно быть, спали на мешках с деньгами, причем наличными. Мне кажется, на этот раз мы можем срубить намного больше. Не исключено, несколько штук…
— Я устал, — говорит Рой. — И еду домой.
— Ну что ты, давай туда, мы и едем как раз в том направлении…
— Я еду домой.
Фрэнки пытается спорить, но Рой не реагирует. На каждый довод Фрэнки он отвечает молчанием. Идет странный спор, в котором слышно пока только одну сторону, и спор этот заканчивается, так и не начавшись.
Дом, в котором живет Фрэнки, построен из стекла и стали — какой-то непонятный Рою современный монумент. Однажды он спросил приятеля, сколько тот платит за квартиру в этом доме, и, когда Фрэнки назвал ему сумму, Рой, растерявшись, не знал, что делать — треснуть подельника по голове или оплакать его глупость горючими слезами. Он пытался объяснить Фрэнки принципы вложения денег и накапливания сбережений, втолковывал ему, что жилье, если позволяют средства, выгоднее купить, а не снимать. Но Фрэнки и Рой — это Фрэнки и Рой, и их ночи столь же не схожи, сколь схожи их дни. Каждые полгода Фрэнки покупает новую машину. Каждые два месяца заводит новую подружку. Фрэнки постоянно пребывает в поиске нового дела, потому что вечно в долгах.
— Завтра утром жду твоего звонка, — говорит он Рою, вылезая из «каприса». — У меня куча всевозможных задумок.
— Посмотрим, — отвечает Рой. — Я устал и хочу отдохнуть.
Фрэнки, остановившись на тротуаре, подходит ближе к машине. На его лице выражение озабоченности.
— Не надо так со мной, — говорит он. — Южнее по этому шоссе есть клуб. Мы там можем развернуться и срубить не меньше пяти штук.
— Посмотрим.
Фрэнки наклоняется к раскрытому окну машины; ежик на его голове прижимается к кромке крыши, отчего морщины на покатом лбу разглаживаются. Глубоко запавшие глаза выпучены.
— Есть парни, которым я должен заплатить. У меня нет особого желания раскошеливаться, но заплатить я все-таки должен.
— Может, ты хочешь попросить в долг?
— Я хочу
— Конечно, — отвечает Рой. — Я просто устал, вот и все.
— И еще, дорогой напарник, окажи мне, пожалуйста, услугу — принимай свои долбаные пилюли.
После этих слов Рой не желает ни слушать, ни продолжать беседу. Его «каприс» еще может ходить быстро, если потребуется.
Рой купил этот дом шесть лет назад. Месторасположение отличное. Ничего особо примечательного, но все вокруг основательное, добротное, рассчитанное на то, чтобы долгие годы быть в цене. Двор дома ухоженный, соседние дома тоже содержатся в полном порядке, и никто никому не докучает. Никто ни во что не лезет. Лучшего и не пожелаешь. Что до самого? дома, то он не слишком большой: всего три спальни и две ванных комнаты, но живет в нем Рой и только Рой, и для него этот дом даже слишком велик. Спит он в одной из спален. Вторая спальня превращена в кабинет. Стул, письменный стол, лампа. Здесь Рой хранит записи и папки с документами. Здесь он пишет письма. Третья спальня — комната, расположенная за его спальней, — служит укрытием, или тайником, где никто, кроме Роя, не бывал. В ней разложенный диван- кровать и старый черно-белый телевизор с рогатой антенной; в углу туалетный столик и бюро, все ящики которого пусты. Стены украшают произведения живописи, купленные на распродажах по случаю обновления интерьеров гостиничных номеров; двадцатидолларовые акварели как будто специально повешены для того, чтобы придать комнате отталкивающий вид, до того они безобразны и неинтересны.
В глубине комнаты рядом с пустым бюро стоит керамическая лошадь на четырех ногах, высотой около четырех футов и примерно столько же в длину. Она раскрашена в голубой и зеленый цвета. Причудливой вязки чепрак, спадающий с обеих сторон почти до пола, украшен спиральными разводами засохшей краски. Глаза лошади черные, пустые, ничего не выражающие, тупо и изо дня в день смотрящие в экран телевизора. Вокруг шеи намотана прочная веревка, как будто живая лошадь всего лишь секунду назад попала в неволю, превратилась в керамическую, а веревка так и осталась на ней. Веревка желтая, и ее цвет хорошо сочетается с окрасом статуи. Рою нравится, как выглядит эта скульптурная инсталляция.
Входя в дом, он прежде всего направляется в тайник. Так бывает всегда, по крайней мере, когда он приносит с собой наличные деньги, а с ними он возвращается домой практически из любого похода. Обычно Рой, заходя в дом, кидает пиджак на крюк вешалки и идет в потайную комнату. Но в последние дни, поскольку док уехал из города, надо было делать кое-что еще.
Перво-наперво Рой входит в дом и закрывает за собой дверь. Он поворачивает на несколько оборотов головку врезного штыревого замка и намертво фиксирует положение штырей собачкой. Затем поднимает собачку и открывает замок. Открывает и снова закрывает замок. Открывает и снова закрывает замок. И так четыре раза, после чего дверь заперта. Сомнений в том, что она заперта, нет. Вернее, сомнения в том, что она заперта, слабые.
Он вешает пиджак на крюк рядом с дверью, затем перевешивает его на деревянный колышек вешалки. Сначала на верхний колышек. Потом на нижний. Не зная, как проверить, надежно ли закреплен первый колышек. Ощупывает карманы изнутри, дабы убедиться в том, что все деньги целы и при нем, затем для большей убедительности тщательно проверяет карманы еще раз. Вчера он проверил карманы в третий раз для верности и нашел двадцатидолларовую банкноту, застрявшую в складках подкладки. Сегодня он проверяет карманы трижды и, хотя не находит ничего, однако думает, что неплохо сделать троекратную проверку карманов обязательной ежедневной процедурой — просто на всякий случай.
Перед тем как войти в потайную комнату, Рой снимает туфли, кладет их в коробку, а коробку ставит на третью полку стенного шкафа; ступнями в носках он несколько раз проводит по кафельным плиткам пола — ведь оставшаяся на носках уличная пыль может испачкать ковер. Он проходит в дверь, обходит диван и направляется к лошади.
Керамическая голова лошади, которую Рой отсоединил от тела, оттягивает руки. Он кладет ее на пол, стараясь установить так, чтобы она случайно не упала. Рой запускает руку в карман и извлекает дневную
