— Женька, — закричала я, — лови пауков, они тебя не укусят!
— Ага, — запротестовал он, — тогда зачем же они ко мне ползут?
— Жениться, — успокоила его я. — Они ползут на тебе жениться. Оказывается это была не та мазь, что я думала. Это паучиная Виагра.
— Ты из меня голубого хотела сделать? — возмутился Евгений, с зверским видом водружая в банку паука.
Зинаида с удовольствием и бесстрашием ему помогала. Когда все пауки были изловлены, она уважительно пожала Женькину руку, красочно восхитилась его выдержкой и отвагой, и мы поехали домой.
— А она ничего, — сказал Евгений, — и сама приятная и парик вполне симпатичный.
«Боже, как легко произвести на мужчину впечатление,» — впервые за этот день расстроилась я.
Этим же вечером позвонил Фрол Прокофьевич.
— Куда вы пропали? — возмутилась я.
— Я был в дороге. Я только что приехал. Но не спрашивайте где я нахожусь, ни за что вам больше этого не скажу.
— И не надо, — ответила я. — Прячетесь, бегаете, как заяц, пока я с киллерами сражаюсь. Все, дело сделано, ваши жены будут жить. Вы знаете, я от вас вернулась, у всех у них побывала и удивилась. Они такие противные, почему вы передумали? Пусть бы киллер их уже поубивал, чтобы от зависти и злости не мучились.
— Ах, Сонечка, вы неправы. Они все очень милые. Очень милые, — с непонятной нежностью сообщил Фрол Прокофьевич.
— Это вы давно с ними не общались, — заметила я и рассердилась: — Так почему вы их убивать передумали? Ненавидели-ненавидели, а потом вдруг передумали.
— Да, передумал. День ненавидел, два, дни считал, когда от них избавлюсь, а потом представил, что нет их у меня и почувствовал жуткое одиночество и понял, что моя ненависть, это всего лишь форма любви. Вот такая жалкая искажённая форма. Я любил их, но считал: не так получаю обратно, мало получаю и невовремя. Отсюда ненависть и рождалась, но теперь, Сонечка, клянусь, этого не будет. Я теперь совсем другой человек. Вот увидите, дайте только мне вернуться.
— Можете возвращаться, — сказала я. — Что вы там сидите?
Фрол Прокофьевич тяжело вздохнула.
— Как же, Сонечка, я могу возвращаться после всего того, что натворил?
— Да кто об этом узнает-то? Уж я буду молчать, как рыба об лёд, если вы, конечно, будете вести себя хорошо.
— Буду хорошо! Буду! — с жаром воскликнул Фрол Прокофьевич. — Я так измаялся, так измаялся!
— Ну так и возвращайтесь. Ваши жены только обрадуются. Они тоже измаялись.
— Это правда, Сонечка?
— Абсолютная правда. Только о вас и думают, только о вас и говорят.
— Сонечка, вы уверены?
Я рассердилась:
— Ой, да сколько же можно вас убеждать? Приезжайте, увидите сами. Куда вы забились на этот раз?
— Сонечка, в Иваново.
— В Иваново? «А Иваново город невест.» Фрол Прокофьевич! Как это на вас похоже! Вы неисправимы!
— Нет-нет, Сонечка, я здесь проездом, я ещё дальше собираюсь, в Кострому.
— Э-э, как вас по свету-то носит. Ну и оттуда ходят поезда. Бегите за билетом, — посоветовала я. — Если, конечно, хотите осчастливить своих жён.
— Бегу, — радостно сообщил Фрол Прокофьевич.
На следующий день мне пришлось пережить совершенно трогательную сцену воссоединение Фрола Прокофьевича с его жёнами. Само собой, вынуждена была его перед этим выгораживать, грех на душу брать. Слава богу разговор состоялся с одной Тамаркой, которой я и сказала, что затравили они Фрола Прокофьевича до того, что в петлю бедняга полез.
Несмотря на свою природную недоверчивость, в эту версию Тамарка поверила легко и тут же мне поклялась, что вернись он сейчас живым, уж этого она никак бы не допустила.
— Тогда иди его встречай, — спокойно сказала я. — Через несколько часов прибудет поезд.
Тамарка остолбенела, а я, пользуясь её молчаливостью, быстренько рассказала про куриную кровь, коврик и нож, торчащий в куске паралона.
— А зачем же он это сделал? — удивилась она. — Ему что, с нами плохо было?
— Ну не от хорошей же жизни, — пожала плечами я. — Да и ты его запугала своим долгом.
Тамарка понурилась, томимая величайшим чувством вины.
В общем собрались жены в короткий срок и дружно с цветами помчались на вокзал встречать своего любимого мужа.
— Смотрите, — напутствовала их я, — не вспугните беднягу. И не забудьте, как вы мне клялись, что не будете больше его донимать.
— Мы исправились! Исправились! — хором заверили меня жены.
— Он тоже исправился! — заверила их и я.
Когда поезд пришёл, поднялась шумиха. Толпа из пяти баб, увешанных огромными букетами, понеслась на поиски Фрола Прокофьевича. Я старалась от них не отставать, чтобы контролировать процесс.
И вот Фрол Прокофьевич показался в двери вагона. Увидев жён, он обрадовался, помахал им рукой и даже послал воздушный поцелуй. Потом он спустился по ступеням и… галантно подал руку миловидной грациозной блондинке.
— Знакомьтесь, дорогие мои, — смущаясь сказал он, — это Светочка. Я познакомился с ней в дороге.
Светочка при этом смотрела на него совершенно влюблёнными глазами.
— Нет, он неисправим! — закатывая глаза, прорычала Тамарка.
У других жён тоже нашлось что сказать.
В общем, так бескровно и закончилась эта история, в которой не пострадал, по сути, никто. Киллер и тот остался жив, правда в борьбе с ядом врачи смогли спасти не всю его нервную систему. Часть пострадала, от чего киллер попала в сумасшедший дом, где, впрочем, давно ему и место. Разве нормальный человек станет травить или давить людей?
Я могла бы сказать, что история эта закончилась совершенно гуманно, без единого трупа, когда бы не позвонила мне спустя несколько недель Тамарка и не призналась:
— Мама, ты была права! Надо было сделать прививку. Мой кот взбесился.
— Он укусил тебя? — испугалась я.
— Не меня, Даню. Кота уже хоронят, а Дане делают прививки.
Можно представить в каком моя Тамарка была состоянии. Ведь она так любила этого кота.
Впрочем, если бы и в самом деле его любила, то не поленилась бы сделать прививку. Ведь поминки устроить коту она же не поленилась. Больше всех на поминках убивался Даня. Я ему сказала:
— Даня, ты-то страдать постеснялся бы. Ведь ты же безбожно лупил этого кота. Вот зачем ты это делал? Теперь небось совесть тебя мучает.
— Нет, не мучает, — признался Даня. — Я лупил его потому, что хотел ему только добра. Я хотел сделать из него человека. И он уже начал превращаться, у него уже облез хвост и…
— Кот умер на пути к полному своему превращению, — заключила, рыдая, Тамарка.
Я представила безобидного кота в роли человека, этого милягу, обжору и соню…
«Все же вовремя он умер, — подумала я, — так и не дожив до всех человеческих качеств — тщеславия, зависти, мстительности, подлости, ревности и ненависти — формы любви.»
Следовательно не так уж и страшна эта трагическая история — история гибели моего знакомого кота.
