– Ну уж я не поеду! Хватит с меня. Передай ей, Эмми… Да нет, ничего ей не передавай! Ничего! Передай ей, что Том ей ничего не передает!
Он повернулся и быстро зашагал прочь, а Юнис мучительно застонала.
– Не понимаю, что происходит, – сказала она, – не понимаю!
Итак, после семилетнего перерыва я снова приехала в Лангли-Даунз. Дом почти совсем не изменился, да и сад тоже. Тот же шероховатый побеленный кирпич стен, те же просторные веранды, тот же густой запах роз, царящий повсюду. Изменилась лишь я. Глядя на этот дом спустя столько лет, я только сейчас начинала понимать, как сильно мне его не хватало все эти годы, как глубоко запали мне в душу неторопливая тишина его комнат, пронизанных после полудня косыми солнечными лучами, и душистая нагретая трава лежащих неподалеку пастбищ. Теперь мне казалось, что тогда, уезжая отсюда, я оставила здесь свою любовь и вот теперь наконец вернулась за нею.
Экипаж еще не подъехал к дому, а дети гурьбой выбежали с веранды на залитый солнцем двор, чтобы поприветствовать гостя. Они не знали, кто это едет, просто узнали экипаж Ларри, а когда я высунулась и помахала им из окошка, они сразу же сбежали вниз по ступенькам, и Джеймс распахнул дверцу коляски чуть ли не на ходу. Все четверо сразу же ввалились внутрь и со всех сторон облепили меня, елозя грязными ботинками прямо по шикарной обивке Ларри. Они так бурно и радостно обнимали меня, что я едва узнавала в этой шумной, взъерошенной компании четверых прилежных детишек, которых привыкла видеть у себя в офисе в Мельбурне. Они не спросили меня, зачем я приехала.
– Ты останешься, мисс Эмма? Надолго?
– Сколько вы захотите.
Мы вместе пошли в дом, и по дороге они вырывали друг у друга Мои чемоданы и сумки с фруктами и конфетами, которые передал для них Ларри. Теперь я чувствовала себя виноватой за то, что отказывалась ездить с ними все эти долгие годы. Как я могла из-за какой-то ссоры с Розой лишить себя и их возможности общаться в этой непринужденной обстановке, совсем непохожей на серые будни Мельбурна? И это я, которая так ревностно следила за каждым их шагом, боялась упустить малейшие нюансы в их развитии! С ними я уже не так волновалась из-за предстоящей встречи с Розой. Лишь только я вошла в просторную сумрачную прихожую, то сразу почувствовала ее целительную прохладу, способную снять любое напряжение.
Откуда-то со стороны кухни тут же появилась Мэри Андерсон; видимо, ей уже сообщили о моем приезде.
– Добрый день, мисс Лангли. Добро пожаловать в Лангли-Даунз!
Думаю, она действительно была рада, если учесть, что меня она недолюбливала, тогда как к Розе сохраняла давнюю привязанность. Кажется, увидев меня здесь, она вздохнула с облегчением.
Розы в Лангли-Даунз не было.
– Она уехала рано утром, миссис Лангли, – сказала Мэри Андерсон, – одна, верхом.
Кивком головы она указала в сторону огородов, а может быть, она имела в виду, что Роза поехала в Росскоммон.
После обеда я вышла с детьми на воздух и наблюдала, как на радостях они выделывают на лужайке всякие акробатические трюки. Анна вела себя, как настоящий мальчишка-сорванец, однако я и не думала ругать ее, напротив, мне было приятно видеть, что хоть здесь она ненадолго может вырваться из тесных рамок приличия, предписанных укладом Мельбурна. Чулки ее порвались, руки были все в порезах от острой травы. Над правым глазам красовалась большая распухающая шишка, полученная от удара о край клумбы. Сейчас ее вид и поведение совершенно не соответствовали тем манерам, которые мечтал воспитать в ней дедушка Лангли. Но зато она была на вершине счастья и старалась ни в чем не отставать от своих братьев. Даже если приходилось переживать поражения, она делала это далеко не так бурно, как в свое время ее мать.
В конце прогулки мы набрали огромный букет роз для моей спальни.
– Расскажи нам, пожалуйста, про бабушку, – попросил Джеймс, – дедушка рассказывает о ней каждый раз, когда мы сюда приезжаем.
Мы уселись возле нарядной, совсем незловещей могилы, приютившейся в самом углу розария, и я начала придумывать разные истории про женщину, которую на самом деле никогда не видела и не знала. Кое-что я, правда, помнила из отдельных разговоров с Джоном Лангли и рассказала им про те далекие времена, когда бабушка только приехала сюда, а здесь еще не было ни церквей, ни могил… Я рассказывала про сам этот дом – как его строили, как расчищали землю под фундамент, как привезли сюда первых овец и лошадей, как дедушка привез из Англии дубовую мебель, как он сначала спланировал, а потом засадил этот сад, чтобы бабушке было где гулять. Чем дольше я говорила, тем больше они успокаивались и затихали, и их утреннее буйство постепенно уступало место усталой сонливости. Когда тени деревьев вытянулись вдоль оврагов, дети сами с удовольствием устремились в дом, теперь уже такие же приличные и послушные, какими всегда были в Мельбурне.
Роза вернулась, когда уже почти совсем стемнело. Я сидела в гостиной и из большого двустворчатого окна наблюдала, как медленно погружаются в темноту огороды и только далеко, над горизонтом, еще мерцает бледное сияние, соседствующее с пурпурной полоской, оставшейся от красочного заката. Деревья, видневшиеся к востоку от огородов, на фоне угасающего неба казались совсем черными. Я услышала, как кто-то идет по тропинке, ведущей от конюшен, и узнала легкие шаги Розы. Вот они достигли гулкой веранды, и наконец появилась она сама, такая же черная на фоне неба, как и деревья перед домом. Видя лишь ее силуэт, я не могла различить выражение ее лица, и только по тому, как она изящно повернула голову, чтобы посмотреть на меня, узнала знакомую повадку и очаровательный изгиб шеи.
– А, Эмми! Мне уже сказали, что ты приехала. – Она сделала несколько шагов в глубь комнаты. – Ты прибыла в качестве моего тюремного надзирателя?
– Никто не собирается за тобой надзирать, Роза.
Она бросила на стол кнут, а сверху на него шляпу. Затем в гневе повернулась ко мне.
– А может быть, шпионить за мной? Признавайся, тебя для этого послали?
– Том решил, что тебе здесь будет плохо… одной.
– Я здесь с детьми. А больше мне никто не нужен.
