скорее бриллиантом, который мы полировали, чтобы потом безжалостно вклинить его во враждебный фронт.
Взрывоопасность, существовавшая в берлинском движении, была устранена, когда спустя небольшое время мы пригласили главное руководство организации на наш первый Гаутаг. Там были окончательно ликвидированы личные противоречия и выдвинуты лозунги для всей партии. Мы начали с начала!
В Берлине никогда нельзя избежать партийных кризисов надолго. Вопрос лишь в том, будет ли кризис в итоге сотрясать устройство партии, или будет преодолён организацией. Берлинское движение прошло через многие межличностные, организационные и программные кризисы. Они не причиняли большого вреда, а зачастую даже были полезны. Мы при этом всегда получали возможность выбрасывать из организации устаревший и непригодный материал и моментально восстанавливать находящееся под угрозой здоровье партии радикальным лечением.
Так было и в первый раз. После того, как партия преодолела кризис, она была очищена от болезнетворных элементов и могла с мужеством и энергией приступить к собственным задачам.
Уже тогда начинался первый террор, который становился более заметным, конечно, на улицах, чем ещё где либо. Ни один вечер не проходил без того, чтобы уличные банды красных не атаковали наших возвращавшихся домой соратников, а иногда жестоко избивали их. Но сама организация уже так укрепилась, что пролитая кровь сплачивала нас друг с другом, а не ввергала в страх и смятение.
Мы не могли ещё устраивать больших боевых слётов, так как организация не имела для этого внутренних ресурсов. Нам приходилось ограничиваться тем, что неделю за неделей собирать актив партии с симпатизирующими и попутчиками в малых залах, в своих речах реже затрагивать актуальные повседневные вопросы и чаще обсуждать программные основы нашего мировоззрения и таким образом вдалбливать их в головы партийных товарищей, чтобы те могли хоть как-то перед ними преклоняться. Вместе с тем, изначальное ядро партии объединялось в прочную структуру. Организация имела поддержку, идея углублялась в неутомимой просветительской работе. Каждый знал, ради чего шёл, цель была поставлена и на ней могла концентрироваться вся сила.
В то время уже были критики – те, кто со своей колокольни находил изъяны во всех решениях и в теории всегда знал лучше, чем мы делали на практике. Это нас мало заботило. Мы считали, что лучшая работоспособность в итоге всё же заставит их помолчать. Мы не могли сделать ничего, что не критиковалось бы попутчиками и всезнайками и не осуждалось бы в корне. Тогда было так же, как и сейчас. Однако те, кто перед каждым решением всегда знали лучше тех, кто должен был нести личную ответственность за эти решения, как должное требовали поделиться успехом, словно они сами приняли решение, которое привело к результату.
Несмотря на это мы переходили к повестке дня. Мы работали и часто занимались делами до глубокой ночи, пока критиканы[4] вставляли нам палки в колёса. Мы не боялись никаких тягот и трудностей. В упорной борьбе мы завоевали непререкаемый авторитет в организации, которая только что пережила опасность разрушиться в анархии. Не замечая сплетен, мы установили знамя идеи и поставили ради неё в строй фанатичных и полных решимости к борьбе людей.
Вечерами я вспоминаю с тихим внутренним трепетом, как совершенно никому неизвестный, с несколькими соратниками по былой борьбе, сидя в салоне автобуса, я ехал через весь Берлин на собрание. Кишащий муравейник большого города на улицах и площадях. Тысячи и тысячи людей в движении, кажется, лишённом цели. Выше – мерцающие огни этого города-чудовища. Тогда с беспокойным волнением я спрашивал сам себя, удастся ли когда-нибудь внушить этому городу имя партии и наши собственные имена, хотел он того или нет. Пока мы могли только надеяться и верить в этот час, но сам тревожный вопрос уже получил недвусмысленный ответ.
Начинающийся порядок (часть 1)
Движение в Берлине теперь было поставлено на ноги. Организация находилась в удовлетворительном состоянии, хотя она была пока незначительна по численности. Финансы становились всё более и более упорядоченными; в каких-то организационных вопросах партия была деятельна, и таким образом была в состоянии выплеснуть борьбу наружу, пока, правда, в сдержанных формах.
Нам было очевидно, что партии нужно было иметь новый штаб. Те помещения, в которых она ютилась до сих пор, оказались неподходящими и слишком примитивными. Это мешало упорядоченной и систематической работе. Так что скоро мы приступили к поиску новых помещений. Но эти первые неуверенные шаги, которые делала молодая организация, многократно сталкивались с недоверчивой критикой, даже внутри партии. В любой организации и во все времена будут существовать люди, которые не могут и не хотят понимать, что в изменившихся условиях необходимо прибегать к другим средствам и методам, и что, стоит лишь партии вырасти из ее самых маленьких и самых скромных истоков, примитивность ее организации и вспомогательные средства являются не самоцелью, а могут быть только средством ради достижения цели. Партию внешний мир всегда оценивает только так, как она сама представляет себя внешнему миру. У общественности в большинстве случаев не бывает других возможностей, чтобы проверить внутренний дух партии, ее действенность, активность ее приверженцев и ее руководства. Поэтому она в силу необходимости должна придерживаться того, что заметно для каждого.
Этим тоже должно было руководствоваться национал-социалистическое движение, прежде всего, принимая во внимание то, что оно вошло в политику не для того, чтобы занимать уютные местечки в парламенте и получить министерские посты, а скорее чтобы захватить империю и власть в целом. Если уж она была одержима этим дерзким честолюбием, то ее борьба за власть должна была происходить в таких формах, которые придавали бы и посторонним людям веру в то, что, все же, партия в действительности сможет в конечном счете достичь своих целей.
Последние недели заканчивающегося 1926 года были полностью заполнены внутренней организационной работой в партии. Нужно было решить много разных задач. Тут нужно было снова подбодрить робкого члена партии, у которого из-за нового курса партии с его быстрым темпом перехватило дыхание. Там нужно было поставить на место развязных критиков. Там нужно заменить неспособное руководство секции на новое. Дурные последствия только что перенесенного кризиса тоже отражались еще на всей партии самым опустошительным способом.
Мы бросили лозунг, что под прошлым следует подвести черту и начать двигаться вперед. Мы не могли сделать ничего лучшего, чем просто замолчать все внутренние споры, которые продолжались много месяцев недавнего прошлого, и загрузить партийную общественность новой работой. Однако мы при этом многократно сталкивались с критикой и некоторой враждебностью даже внутри политического руководства. Члены партии настолько помешались на личных спорах, что стали думать, что эти споры следует довести до конца, не обращая внимания на интересы самой организации. Руководство напротив стояло на точке зрения, что кризис следует считать исчерпанным и что были более важные дела, чем продолжение чисто личной борьбы, которая не могла привести ни к чему другому, как к постепенному изгнанию самых лучших и самых бескорыстных членов партии из организации.
Адольф Гитлер в октябре 1926 года послал меня в Берлин с особыми полномочиями, и я также был решительно настроен применить эти полномочия самым беспощадным образом. Берлинской организации так долго не хватало твердой и неуклонной руководящей руки, что она уже полностью привыкла к отсутствию дисциплины, и теперь каждое острое и бескомпромиссное вмешательство воспринималось в ней, само собой разумеется, как надоедливая и раздражающая претензия. У меня самого тоже, наверняка, не хватило бы для этого силы и выносливости, если бы мне с самого начала не гарантировали абсолютное доверие и неограниченное одобрение всех моих решений со стороны имперского партийного руководства и, в частности, со стороны самого Адольфа Гитлера.
Уже тогда и позже очень часто кое-кто хотел увидеть какие-то политические и личные расхождения между Адольфом Гитлером и мной. Ни о каких подобных расхождениях не могло быть речи ни тогда, ни
