– Большое спасибо вам, сударь, – сказала я, – однако вы теперь совсем замерзнете.
– Пустяки.
Я последовала его совету и закрыла глаза, обдумывая то, что совершила.
Разумеется, я нарушила все правила приличия: ни одна из моих подруг по монастырю не поступила бы таким образом. Верхом, через лес и поля, наедине с незнакомым мужчиной! Это было неслыханно. Репутация девушки не выдержит подобного удара… А что сказала бы мать Элодия? Она бы прочла мне целую лекцию о добродетели и пороке, о девичьей чести и распутстве, приводя в пример святую Инессу, святую Екатерину и святую Марию Магдалину. Но, к своему удивлению, я не чувствовала ни малейших угрызений совести.
Вот бы выйти замуж за этого молодого человека! Он дворянин, это сразу ясно, и он так галантен! Хорош собой, строен, одет просто, но костюм его очень ладно сшит… В речи чувствуется бретонский акцент, но это ничего не значит. Я в жизни еще не встречала таких привлекательных мужчин, они являлись Ине разве что в снах. О том, что я всего три недели назад вышла из монастыря и еще ни с кем толком не познакомилась, я как-то Не думала. Со всем свойственным мне тщеславием я была уверена, что если уж этот молодой человек мне понравился, то и он в восторге от моего обаяния и красоты.
Потом я вспомнила, что отец уже нашел мне жениха. Далекий, неизвестный, даже смутно мною не представляемый, претендент на мою руку вовсе не казался мне привлекательным. Думать о препятствии, что вдруг выросло на пути моего первого увлечения, было слишком неприятно, и я разом выбросила из головы все мысли об этом.
Проснулась я резко и неожиданно: струйки воды стекали у меня по спине. Над головой что-то сверкало и грохотало.
– Какой ливень! – воскликнула я приподнимаясь. Виконт натянул свой камзол мне на голову, чтобы я меньше промокла, а сам ехал под проливным дождем в одной рубашке, по которой стекали струи воды. Надо же, какое благородство!
– О мадонна! – воскликнула я тоном, в котором были и ужас, и раскаяние. – Пресвятая мадонна, да вы же совсем промокли! Вы простудитесь, сударь!
– Ничего, – прокричал он, стараясь пересилить шум ветра. – Глядите-ка, вот мы и приехали! Сент-Элуа перед вами, мадемуазель.
Мы быстро неслись вниз по склону. В долине я увидела бело-красный замок, ставший теперь моей собственностью. Вспышки молний озаряли его слепящим светом.
– Если я ссажу вас здесь, мадемуазель, вы не будете возражать?
– О нет, сударь, дальше я доберусь и сама!
Он осадил лошадь и осторожно спустил меня на землю.
– Бегите скорее, чтобы не слишком промокнуть! Я ухватилась за стремя лошади.
– Я бы хотела пригласить вас в Сент-Элуа, сударь! Кажется, он с трудом разобрал мои слова из-за шума ливня.
– Идти туда? О нет, мадемуазель, я не стану злоупотреблять вашим гостеприимством.
– Какая чепуха! Вы оказали мне услугу. Было бы неблагородно с моей стороны даже не пригласить вас в дом.
Он улыбнулся мне, как ребенку, и, наклонившись с лошади, пожал мне руку. Я предпочла забыть монастырские уроки о том, что мужчины, пожимающие, а не целующие дамам руки, суть невежи, недостойные именоваться кавалерами.
– Женщинам не обязательно быть благородными, – сказал виконт. – Я очень спешу, мадемуазель, прошу меня простить.
– Прощайте, сударь, – сказала я с явным сожалением.
– Всего хорошего, мадемуазель.
Он хлестнул лошадь, и грязь из-под копыт обрызгала подол моего платья. Я предпочла не заметить и этой неловкости.
Спустившись по откосу, я подбежала к воротам и несколько раз отчаянно дернула веревку звонка. Ждать пришлось долго.
– Господи Иисусе, – вскричала Жильда, открыв, – да это никак мадемуазель де Тальмон!
Мокрая и продрогшая, я склонилась на ее широкое теплое плечо, чувствуя, что у меня слипаются глаза от желания уснуть.
Я широко распахнула дверцу зеркального шкафа, занимавшего почти половину комнаты, и быстро перебрала все свои платья. Их было не меньше сотни, и я растерялась.
– Что же мне надеть? – спросила я.
Маргарита выложила половину домашних платьев на диван и захлопнула шкаф.
– Надо бы уж разбираться в нарядах, мадемуазель, – с легким укором произнесла она. – Вы ведь дома находитесь – стало быть, платье вам нужно домашнее. Для приемов совсем другой наряд полагается, для прогулок – амазонки… Чему вас в монастыре-то учили?
– Помолчи, – сказала я. – Мне просто не приходилось… Я застыла на полуслове: взгляд выхватил из груды платьев нечто чудесное, яблочно-зеленого цвета, отделанное по корсажу серебристо-оливковыми бархатными лентами, – на первый взгляд ничем не отличающееся от остальных, но удивительно уютное, домашнее… Я поднесла шуршащую ткань к лицу, вдохнула теплый запах шелков.
– Вот это, Маргарита, – сказала я. – Я надену именно это. Внутри у меня все пело от счастья: «До чего же я хороша, до чего же соблазнительно выгляжу!» Право, как чудесно быть красивой и иметь за плечами всего шестнадцать лет! Яблочно-зеленый цвет платья очень шел к моим золотистым локонам и подчеркивал кремово-медовый оттенок кожи. Корсаж туго обтягивал грудь – небольшую, правда, но высокую и упругую,
