Я провела его в гостиную, спрашивая себя, долго ли этот герцог будет мне докучать. И зачем он приехал? Вот теперь думай, чем его занять, о чем с ним разговаривать… Как там меня учили в монастыре? Ах да, гостя надо чем-нибудь угостить!
– Маргарита, – сказала я горничной, – принеси нам кофе. Герцог внимательно разглядывал портреты моих предков и обстановку гостиной. Вид у него был очень заинтересованный.
– Это, я полагаю, из золота? – спросил он, указывая на статуэтку принцессы Даниэль.
– Да, – сказала я удивленно.
– Что за глупость тратить золото на такие вещи… А чей это портрет? Какое надменное лицо у этого рыцаря!
– И вовсе не надменное, – возразила я. – Это великий воин, один из самых знаменитых моих предков, Жорж де ла Тремуйль. Он служил еще Карлу VII Валуа и освобождал Францию от англичан. Его имя называет Вольтер в «Орлеанской девственнице»…
– Вот как! Вы читаете Вольтера, мадемуазель? – вдруг прервал он меня. Глаза его были прищурены.
– Читаю, сударь, – с достоинством ответила я.
– Да это же просто неприлично!
Я молча смотрела на гостя. Ну и болван же он! Читать Вольтера – неприлично!
– Вы следуете дурной моде, – нравоучительным тоном заявил он, – а мне бы не хотелось, чтобы моя жена прослыла вольтерьянкой.
– Не понимаю, почему вы не скажете этого своей жене. Я, как мне кажется, не обязана следовать вашим вкусам.
Он смотрел на меня удивленными глазами.
– Вы ничего не знаете, мадемуазель? Прочтите, в таком случае, письмо от вашего отца – оно все прояснит…
Я поспешно вскрыла продолговатый голубой конверт. «Милая Сюзанна, – писал отец, – податель сего письма и есть тот самый человек, которого я имел в виду в нашем последнем разговоре. Надеюсь, вы оцените его по достоинству. Прошу вас следовать его указаниям – они полностью согласованы со мной. Нежно целую…»
Конверт выпал у меня из рук.
– Так вы – мой жених? – спросила я в ужасе. И повторила: – Вы?
На мгновение в глазах у меня потемнело. Это же надо, найти такого жениха! И что имел в виду отец, говоря, что герцог «довольно молод»? Господи ты Боже мой, неужели о замужестве с таким человеком я мечтала? Ну, хорошо, пусть ему сорок лет. Но был бы он красив, остроумен, ловок… Кажется, мне лучше было бы никогда не выходить из монастыря!
– Да, мадемуазель, я буду вашим женихом, – проговорил герцог, с какой-то подозрительностью вглядываясь в мое лицо. – По крайней мере, я стану им уже послезавтра, когда в Ренне состоится наша помолвка. Но вы, похоже, вовсе этому не рады?
– Не рада? – переспросила я машинально. – Чему тут радоваться! Я еще не сошла с ума…
Потом до меня дошло, что я говорю не то, что принято высказывать вслух.
– Так завтра? – спросила я. – В Ренне?
– Послезавтра, мадемуазель, – отвечал он, явно уязвленный.
Мысли у меня путались. Помолвка состоится через два дня! Мне совсем не оставляют времени на раздумья, сразу пытаются связать какими-то обязательствами. Несомненно, в этом видна решительность моего отца. Что я могу этому противопоставить?
– Так вы поедете? – спросил герцог. – Или осмелитесь ослушаться отца?
Я молчала, опустив голову. Ослушаться отца! Как я могу его ослушаться, если в глубине души боюсь его. Это был давний страх бедной тосканской девочки, внушенный ей блестящим суровым вельможей. Отец всегда был так строг, так непреклонен со мной, никогда не допускал нежности, ласки. В сущности, он был для меня чужим человеком, и я не питала к нему никаких чувств, кроме робости. Последние шесть лет моей жизни прошли так, как того желал отец. И у меня еще не было сил для сопротивления.
– Так вы поедете? – снова спросил герцог. Я тяжело вздохнула.
– Да, сударь. Что же мне остается!
Звучала музыка, сад был расцвечен огнями иллюминации. Весь цвет бретонской аристократии, собравшийся под крышей нашего реннского особняка, веселился, распивал шампанское, радовался моему счастью…
Сверкающие наряды дам и залитые драгоценностями одежды мужчин, казалось, в десять раз усиливали сияние множества хрустальных люстр. Сегодня был день моего обручения, и в мои обязанности входила роль хозяйки дома, хотя на торжестве присутствовала моя мачеха. Это был мой дебют в свете. Я училась развлекать разговором капризных дам и кавалеров, любезно расточать улыбки и казаться приятнейшей из хозяек.
Июньская жара, кажется, не спадала и к вечеру. В своем тяжелом платье из белоснежного бархата я чувствовала себя не совсем хорошо, и охотно бы сбросила отделанное сверкающей диасперовой нитью фолетте. Даже белый флёрдоранж, украшавший мои волосы, – и тот был влажен.
– Милочка, вы так разрумянились! – заметила моя мачеха, – потрепав меня по щеке. – Сразу видно, как вы счастливы!
Мачеха сегодня была в хорошем настроении. Наверно, потому, что любовница отца маркиза Соланж де
