ли просто угнетенный тем, что его таки поймали.
Словно что-то оборвалось у меня внутри. Я бросилась к сыну и, упав от усталости на колени, порывисто обняла. Боже мой, Боже мой, что это за мальчик! Что за невыносимый ребенок! Ну как бы я могла жить без него, без этих густых черных волос, которые я сейчас гладила?!
– Как ты мог, как ты мог?! – прошептала я в отчаянии. – Ты же мой сын, Жанно, и ты так безжалостно меня бросил!
– Ага, так ты меня все-таки любишь! – произнес он полуторжествующе-полупристыженно.
Пораженная, я отстранилась.
– Что это значит, Жан?
– Ты приехала за мной, значит, ты меня любишь, ма, и не отдашь в коллеж!
– Ты… ты хочешь сказать, что ты убежал лишь потому, что хотел узнать, люблю ли я тебя? Ты ради этого так меня мучил?
Его глаза расширились. Он явно не ожидал такого вопроса и не понимал хорошенько того, что совершил.
– Ты был жесток, Жан, и ты даже не думал об этом. Знаешь ли ты, что никто, даже революция, не причинял твоей маме большей боли, чем причинил ты?!
Губы его задрожали.
– Неправда! Это ты меня обидела! Ты хотела отдать меня в коллеж! Ты ведь теперь этого не сделаешь, ма?
– Теперь я ничего не сделаю, Жан, – сказала я горько. – Теперь ты будешь жить как тебе угодно. Ты доказал, что я для тебя ничего не значу. Что ж, это печально, но, по-видимому, ты уже достаточно взрослый, чтобы обойтись и без коллежа, и без меня.
Я говорила все это, ибо хотела, чтобы он как следует понял, какое горе причинил многим людям своим необдуманным поступком. Наказывать его было бы сейчас бессмысленно, он воспринял бы наказание не как справедливость, а как новую обиду и прибавил бы ее к остальным, явно вымышленным. Поэтому я молча, не сказав больше ни одного слова в упрек, поднялась и отошла к двери.
Александр прикоснулся к моему плечу.
– Мадам, пожалуй, будет лучше, если я поговорю с ним.
– Вы думаете, у вас получится?
– Я уверен. Жан тянется к мужчинам, это же каждому ясно. Он любит вас, но все время стремится освободиться от женской опеки.
– Да, вы льете бальзам на мои раны! – сказала я горько-насмешливо.
– Его всегда окружали одни женщины. А между тем он уже в том возрасте, когда ему нужно другое.
Я молча вышла, подозревая, что он прав, но не чувствуя от этого особой радости.
Прямо за порогом, у борта, маячил высокий силуэт Антонио. Вот тут-то уже я не могла сдерживаться.
– Рада видеть тебя, любезный братец! – проговорила я громким шепотом, вкладывая в свои слова всю клокотавшую во мне боль и ярость. – Никогда не думала, что ты можешь так предать меня. Ну ладно уж Жанно – он глупый, но ты-то? За что ты так мне отомстил? Что я тебе сделала?!
– Парень сам рвался в путь, – ворчливо отозвался Антонио. – Любому ясно, что все вы у него в печенках!
– Я его мать! И ты чуть не убил меня, когда увез с собой! Кто бы мог предположить, что ты так ненавидишь меня!
– Вот уж вздор! Не так давно ты сама хотела уехать!
– Ты чуть не убил меня! – воскликнула я. – Ты самый безжалостный и черствый человек из всех, кого я знаю, и я не желаю тебя видеть больше никогда!
Лишь только прозвучали эти слова, как я успела пожалеть о своей запальчивости. Пожалуй, я перехватила. Руки Антонио сжались в кулаки; я открыла рот, чтобы немного исправить сказанное, но в эту минуту дверь каюты распахнулась, и оттуда с мрачным видом вышел Жан.
– Ма, я поеду в коллеж, – сказал он понуро. – Так и быть. Я согласен учиться. Если только там ко мне не будут так приставать, как в приюте!
– Конечно, не будут, – проговорила я машинально.
Ошеломленная, я смотрела то на Жана, то на герцога. Что он такого сказал моему сыну, что заставил его согласиться? Да еще добровольно. Я-то знала, что лишь добрая воля могла подвигнуть мальчика на такое согласие. Лишь добрая воля и убеждение. Но как это удалось Александру? На чем он сыграл? Как ему удалось подобрать слова, которых я не нашла?
– Стало быть, все улажено, – спокойно произнес герцог. – Жан, ступай впереди. Мы с твоей мамой отвезем тебя в гостиницу.
Все еще не понимая, как герцогу удалось все это провернуть, я подала ему руку и с его помощью спустилась по трапу. Об Антонио я совершенно забыла. Жан шел впереди, сунув руки в карманы, его маленькую фигурку почти полностью скрывал ночной туман.
– Чудеса, – проговорила я. – Вы волшебник, господин герцог. Похоже, вы знаете моего сына даже лучше, чем я сама.
– Да нет, мадам, не думаю. Поль Алэн был почти в таком же возрасте, когда уехал со мной в Индию. Мне пришлось заменять ему и мать, и отца, так что я не новичок в этих делах.
