– Я слушаю вас, – сказала я сухо.
Его манера подхода к таким делам вовсе не льстила моему женскому самолюбию. Он говорил так равнодушно, словно торговался где-то на лесопилке за лишнюю сажень леса. По-видимому, решила я, не только я его не люблю: он любит меня не больше.
– Сударыня, я богат.
Я молчала. Этот аргумент не произвел на меня особенного впечатления. Мне даже показалось, что он слишком плохого мнения обо мне, если считает, что против такого довода я ничего не смогу возразить.
– Я так же богат, как и до революции, или почти так же. Я владею почти всем, что принадлежало моему роду.
– Как вам это удалось?
– Апрельская амнистия вернула мне практически все. И еще выплатила двести тысяч ливров компенсации.
У меня засосало под ложечкой. Двести тысяч! Будь у меня хоть десятая доля этого, я бы не мучилась мыслями о том, как уплатить налог, те злосчастные и недосягаемые девятнадцать тысяч.
Ровным голосом герцог продолжал:
– Разумеется, амнистию я всерьез не воспринимаю и подчиняться республиканцам не собираюсь. Но я не вижу ничего дурного в том, чтобы с помощью их амнистии вернуть то, что тысячу лет принадлежало моему роду.
– Что же у вас есть? – спросила я без всякого выражения.
– У меня есть родовое поместье дю Шатлэ в Бретани; оно находится между Сен-Брие и Динаном и называется Белые Липы. Возможно, вы слышали о нем.
Еще бы, подумала я. Я не бывала там, но в Версале существовало мнение, что это поместье – жемчужина садово-парковой архитектуры. Еще в начале XVIII века один из дю Шатлэ создал его с помощью знаменитых мастеров, создал в английском стиле, в противовес пышным барочным формам Версаля и его парков.
– Белые Липы окружены восьмьюстами арпанами земли. Земля эта тоже принадлежит мне, за исключением того, что отойдет к моему брату. Я владею также двумя домами в Ренне и одним отелем в Париже – правда, должен вам признаться, я владею ими через подставных лиц. В Бретани у меня тридцать две фермы.
Он говорил очень спокойно и уверенно, словно точно знал, что рано или поздно его доводы возымеют действие. Меня же сейчас больше всего занимала мысль о том, каким образом и благодаря какому чуду ему посчастливилось сохранить свое состояние. Из того, что он перечислил, я могла понять, что герцог дю Шатлэ является одним из крупнейших землевладельцев в Бретани, а то и во Франции.
Но именно его богатство меня и насторожило. С какой стати он готов разделить все это со мной? Что заставляет его так поступать? И, вспомнив о своей собственной участи, я подумала, что ни за какие богатства в мире не стоит продавать свою свободу и независимость. Кто знает, может быть, этот герцог – чудовище, или извращенец, или просто человек, причуд которого я не смогу выдержать. Например, выходя замуж за Франсуа, я все-таки хоть немного была с ним знакома, но все же это знакомство не уберегло меня от разочарования. Наш брак был ошибкой. Так что же говорить теперь, когда мы видели друг друга чуть ли не впервые? Что я знаю о герцоге дю Шатлэ? Только то, что Изабелла де Шатенуа очень лестно о нем отзывалась. Но это, честное слово, еще не означает, что я тоже буду такого же мнения.
– Вы богаты, – сказала я вслух. – Это я признаю. И очень рада за вас. Но все же должна сказать вам, сударь, что для меня этого явно недостаточно.
– Женщина в вашем положении, честно говоря, почти не может выбирать, – заметил он с обезоруживающим цинизмом.
Меня обуяла ярость.
– Женщина в моем положении? Отлично. Я докажу вам, что вы ошибаетесь. Я…
– Вам будет очень трудно, мадам, доказывать мне это, – произнес он спокойно.
– Меня нельзя купить. И не смейте предлагать мне вам продаться.
– Увы, мадам. Сознавая, как мало значит для вас лично моя особа, я просто вынужден использовать этот довод.
Я внимательно посмотрела на него. И на миг даже попыталась представить, что он – мой муж. Я – герцогиня дю Шатлэ. Это, конечно, звучит громко и гордо, но мне придется не только выносить тяготы, связанные со столь знаменитым именем. Мне придется делить с этим человеком постель. Подумав об этом, я содрогнулась. Нет, ну это же просто кошмар… В принципе, он не внушал мне отвращения, но это было бы так, если бы я, например, легла в постель с первым встречным на улице. Этот человек мне абсолютно чужой, и то, что нас обвенчают в церкви, ничего не изменит. Нет-нет, следует очень высоко ценить то, что я свободна, и он не имеет на меня никаких прав.
– Я не согласна, – отчеканила я четко и ясно.
– Вы еще не выслушали второго моего аргумента.
Я насторожилась. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы этот человек оставил меня в покое. Я начинала осознавать, что он предлагает мгновенный, почти сказочный выход из ситуации. Наверное, мне не надо будет больше задумываться о том, что посадить и как вырастить. И Сент-Элуа останется за мной. Но мне становилось ужасно досадно, что такой легкий, быстрый выход из тяжелого положения существует. Этот герцог – он словно с неба свалился. Я не могла отрицать, что он, возможно, прекрасный человек. Но, Боже мой, как мне не хотелось ни с кем сближаться! Свое спокойствие я ценила чуть ли не больше благополучия своих детей. И когда я говорила герцогу, что мне противны все мужчины, я была до предела искренна. Мужчины внушали мне только презрение и отвращение. Даже лучшие из них, такие, как граф д'Артуа, могут лишь лгать и проводить время в праздности. Я не хотела иметь с ними ничего общего. Это было какое-то почти физическое предубеждение. Я была ожесточена.
– Сударыня, я дам свое имя вашим дочерям.
