коронку. Не позднее чем завтра мне придется вернуться. Пока вытаскивают буровые штанги, я им не нужен. Но если бы не вы, я бы сразу уехал с ним.
— Так вы для этого меня звали? — холодно спросила она. — А вы хоть знаете, сколько мне пришлось просить и договариваться, чтобы освободиться?
— Мне в самом деле жаль, Генрика, — сказал он устало.
— Вы способны о чем-то жалеть?
Он вздохнул.
Официант с усиками соблазнителя нес на серебряном подносе два бокала с напитком темно-орехового цвета.
— Мадам, мсье… — поклонился он до самого пола. Генрика отпила немного из бокала. Изучающе посмотрела на официанта, потом на Войтеха. Снова отпила.
— Неплохо… Может, вы мне скажете, что я тут буду делать одна?
— Отдыхать; вам это необходимо.
Она отрицательно покачала головой.
— Остается только напиться — теперь я не перенесу одиночества.
— Но, пани доктор…
— Вы вернетесь до конца недели?
Он коротко рассмеялся.
— На отдых больше не приходится рассчитывать. Если на самом деле заело коронку, хлопот не оберешься. Недели две буду крутиться как белка в колесе. Хорошо, если как-нибудь вечером смогу вырваться к вам.
— Хоть какая-то надежда, спасибо, — сказала она саркастически, — Я чувствую себя, как соблазненная и покинутая девушка.
— Генрика…
Она приложила палец к его губам.
— Я знаю, что тут ничего не поделать. Жаль, что это нам все испортило. Когда уезжаете?
— Прямо с утра.
— А после обеда пойдете со мной покупать тот ковер?
— С удовольствием.
— Мы должны получить его за полцены. Вы будете изображать моего конкурента, но предложите только четверть того, что он запросит. Разумеется, мы с вами незнакомы.
— Не знаю, сумею ли я…
— Боже мой, почему вы так непрактичны? Вы должны суметь! Не позволите же вы меня обобрать. Ковер и десятой части не стоит того, что он просит. Если я получу его за полцены, то и тогда торговец будет в барыше. Теперь я пойду прилягу, а в четыре встретимся, да? — Она допила виски. — Еще одна такая, и я окосею. Если вдруг просплю, зайдите за мной.
Он подумал, что мир совсем не таков, каким видит его человек. Надо бы иметь бесчисленное количество глаз, чтобы увидеть хоть часть множества его ликов. Но может, у него вообще нет никаких ликов, он просто бесконечно переменчив. Из окна отеля «Магриб» — один, в Бир-Резене — другой, иной мир виден из темницы Тиссо и уж совсем на все эти непохожий — из окон пражской квартиры. Он вообще не узнал бы его, если бы мог посмотреть вокруг глазами Генрики или того человека с автоматом. Ничего определенного, постоянного. Не за что ухватиться, единственная мера ценностей — в самом человеке. А может, и в нем ее нет, или не знает он ее до сих пор. Нет, никто не видит мир таким, каков он на самом деле. Есть только множество точек зрения.
Он захлопнул дверь своей комнаты. Теперь можно на минуту расслабиться, прийти в себя, обдумать. Контакт завязан, и секрет раскрыт. Где-то, возможно, на самой границе с Алжиром, спрятано несколько десятков загадочных ящиков, из-за которых похитители Тиссо готовы убивать. Высота барханов в тех местах достигает сорока, а то и пятидесяти метров, так что никакой магнитометр не поможет, если предварительно не иметь представления о том, где зарыты ящики. А как учесть влияние высоты полета? Глубины, на которой скрыт клад? Ему не обойтись без геодезиста и геофизика. Нет, похитители не такие уж сумасшедшие, как считает Тиссо. Они рассуждали очень логично, когда заставили его написать приказ о проведении дополнительных работ, — теперь ему, Войтеху, не нужно будет придумывать убедительную легенду для своих сотрудников.
Он чувствует, как им снова овладевает чувство отрешенности: будто он смотрит на все происходящее откуда-то с высоты. На самом деле ничего этого нет, это его не касается — просто сон, и через минуту он пробудится от этого сна.
Он глубоко вздохнул и открыл глаза. Знал, что не сможет пробудиться. В десяти, самое большее — в двадцати километрах отсюда сидит в своей камере Тиссо. Возможно, даже в самом Габесе, может, они и не выезжали из города, а просто кружили какое-то время по его улицам и магистралям. Или его укрывают в одном из ближайших селений. Что может тут поделать Боукелика или даже вся антитеррористическая бригада во главе с Сурицем? В принципе ничего. Если начнутся активные поиски, похитители просто убьют Тиссо. Следовательно, пока они не могут и пальцем пошевелить — только ждать.
Море громко вздыхало в жгучей послеполуденной тишине. Звуки прохлады и свежести.
Люди, готовые отправиться в глубь Великого Восточного Эрга и убивать из-за миража сорокалетней давности, не могут быть в здравом уме. Это — безумцы. Груз давно исчезнувшего каравана, товары контрабандистов…
Он потянулся и посмотрел на часы. Скоро четыре. Надо одеваться и идти будить Генрику. Этот ковер она ему уж точно не простит. Когда ей что-нибудь взбредет в голову…
Он принял душ, надел легкую белую рубашку и натянул чистые полотняные брюки. Человек в отпуске, турист. Покорно вздохнул. Разумеется, любой местный торговец постарается ободрать ее как липку. Попробовал перед зеркалом привести в порядок свои жесткие седеющие волосы, но бросил. Это не имело смысла.
Шестнадцать десять. Он запер дверь и прохладными коридорами направился к ее комнате. Сиеста.
Он тихо постучал.
Ни звука в ответ. Он постучал громче и, когда она снова не отозвалась, осторожно повернул ручку. Не заперто. Заглянул внутрь. Генрика лежала, раскинувшись на постели, укрывавшая ее простыня сползла на пол. Она крепко спала.
— Генрика, — позвал он шепотом.
Она даже не пошевелилась. Он заколебался. Может ли он отважиться войти? Обнаженная женщина… Ну и положеньице!
— Генрика… — Он закрыл за собой дверь и сделал первый неуверенный шаг. — Генрика! — Он склонился над ней, чтобы разбудить. Что за женщина! Перед кроватью на белом мраморном полу расстелен был большой ковер бирюзово-голубой с зеленым расцветки. Он никогда не видел такого рисунка.
Он снова бросил взгляд на ее лицо. Широко раскрытые глаза в упор разглядывали его.
— Тебе нравится? — спросила она тихо, и ее смуглые руки обвили его шею. — Это была ловушка, — улыбнулась она, — иначе ведь тебя не дождешься. Бог знает, когда еще увидимся.
Он чувствовал ее живые теплые губы и прохладную гладкую кожу. Поздно бежать перед океаном чувств. Их подхватил прибой, и тщетно пытались они спастись от него по отмели. Он чувствовал, как надвигается прилив, а отмели становятся зыбучими песками.
Бежать было невозможно.
Так в пустыне отчаявшиеся люди приникают к источнику.
Их подхватила огромная волна, он услышал стон Генрики и поймал ее губы, ищущие спасения. На мгновение волна вознесла их высоко-высоко, потом они слепо рухнули, провалились в глубину, и волна их поглотила.
И там, на глубине, они обрели друг друга.
— Не зажигайте свет, доктор! — приказал ему из темноты хриплый, будто вечно простуженный, голос, и Винтер застыл в дверях своего номера.
