в газете опубликован тираж. Кто-то ведь выиграет! А почему не он?
«Вдруг выиграю пять тысяч? Или хотя бы тысячу рублей? Катну тогда с Манечкой в Одессу, к морю. И ей хорошо отдохнуть. И мне подлечиться надо».
Схватив корзинку, Яков Амвросиевич поспешил домой и сразу кинулся к шкафчику с лекарствами.
— Тебе плохо? — не отрываясь от работы, спросила жена.
— Выигрыши... Где облигация? Вот она...
Мария Александровна перестала строчить на машинке и с удивлением смотрела на мужа. От волнения и спешки у него на лбу выступил пот. Водя желтым, обкуренным пальцем по столбцам цифр, Яков Амвросиевич дышал хрипло, со свистом и бормотал:
— Разве оставила бы эта шаромыжница выигрышную облигацию?
Мария Александровна потрогала лоб мужа.
— Ты болен, Яков?
— Манечка... — У Якова Амвросиевича вдруг отвисла нижняя губа, он пытался что-то сказать, но язык ему не подчинялся. Его дрожащий желтый палец уперся в цифру 79778.
Мария Александровна взглянула на цифру, на зажатую в руке мужа облигацию. На ней стояла та же самая цифра.
— Неужели выиграли? — еще не веря своему счастью, спросила она.
— Пять тысяч! — прохрипел наконец Яков Амвросиевич...
К вечеру Яков Амвросиевич заболел. Он молча лежал на кровати, уставившись в потолок. Ему мерещилась то вывеска с заманчивой надписью «Фортуна», то тонкогубое лицо фининспектора, то обгоревшая по грудь императрица на сторублевке. Его терзали кошмары: счастливую облигацию схватил Вовка и грозился отдать се на строительство какого-то самолета. На груди его словно лежал тяжелый камень. Не хватало воздуха. Яков Амвросиевич задыхался. Склонившийся над постелью больного врач щупал пульс, смотрел на свои старые потертые часы и сокрушенно качал головой,
В комнате пахло лекарствами. Молоденькая сестричка суетилась, впрыскивала больному камфару и еще какие-то лекарства. Мария Александровна стояла у постели мужа и вытирала слезы. Ей впервые стало жаль этого человека, которого она столько лет называла своим мужем и никогда не любила.
— Манечка!.. — услышала она шепот умирающего. Мария Александровна склонилась над мужем. Яков Амвросиевич разжал руку, из которой выпала облигация со счастливым номером — 79778.
После похорон Якова Амвросиевича Мария Александровна почувствовала себя совсем одинокой. Ни большая квартира, ни деньги, о которых всю жизнь мечтал официант Яков Свистунов, не принесли ему счастья. Не нужен был выигрыш и ей. Жизнь прошла — трудная, безрадостная. Впереди старость и одиночество.
— Катерина, — сказала дочери Мария Александровна, — одна я не могу. Переезжайте ко мне. Квартира большая.
— Уживешься ли ты с Семеном, мама?
— Чего нам делить? Ближе тебя и Вовочки у меня никого нет...
Володя охотнее матери и отчима переезжал к бабушке. В этой квартире за массивной парадной дверью, украшенной разноцветными стеклами, ему был известен каждый угол, в этом доме жили его друзья. Но именно ему, Владимиру, меньше других пришлось оставаться под этим гостеприимным кровом.
Поздним вечером, когда Вовка, лежа в постели, дочитывал «Трех мушкетеров» Александра Дюма, раздался звонок в дверь.
— Вова, ты еще не спишь? Открой, — попросила Екатерина Сергеевна.
— Кого это в такой час несет? — спросонок буркнул Ягодкин.
— Здесь проживает Владимир Рывчук? — спросила незнакомая женщина.
— Я Рывчук.
— Вам телеграмма, молодой человек, — почтальонша протянула огрызок карандаша и белый листок бумаги. — Распишитесь, молодой человек. Не забудьте поставить дату и время.
— Какое время?
— Когда телеграмму получили.
— Который же сейчас час?
— Двадцать три пятнадцать, — не глядя на часы, ответила почтальонша, не ведая, что в 23 часа 15 минут для Владимира Рывчука начиналась новая жизнь.
Телеграмма была из Харькова, от отца. Он сообщал, что закончил институт, получил диплом, ждет Вовку, чтобы отправиться в путешествие. Больше года назад, когда Володя приезжал к отцу на каникулы, они проложили на карте маршрут путешествия в боевую юность отца с матерью. Из Харькова они отправятся на поезде в Одессу. Оттуда пешком на Бирзулу, Ново-Украинку, Елизаветград, Знаменку...
Екатерина Сергеевна сидела рядом с сыном и затуманенными от слез глазами глядела на телеграмму, белеющую на красной обложке романа Александра Дюма.
Вовка, не замечая слез матери, оживленно рассказывал о подробностях предстоящего путешествия. Он, то и дело подкрепляя сказанное, с гордостью произносил: «Папа говорил... Папа обещал...» Он не понимал, что ранит сердце матери.
— Теперь я никогда больше не расстанусь с папой. Он обещал, как только кончит институт, получит назначение — возьмет меня к себе. Навсегда! — сказал он восторженно.
— А как же я?
— Чего ты? — не понял сын и, увидев слезы на глазах матери, которая никогда ранее не плакала, с мальчишеской щедростью предложил: — Бери отпуск, мама, езжай с нами. Ведь тебе полагается отпуск!
— Отпуск, пожалуй, дадут, — грустно произнесла Екатерина Сергеевна.
— Вот и хорошо! Папа будет рад. Я знаю, как он будет рад, когда мы втроем...
Екатерина Сергеевна прижала голову сына к груди и, наконец овладев собой, сказала:
— Разбилась жизнь — черепки не соберешь, не склеишь. Поедете, Володя, вы вдвоем с отцом. И пусть вам в дороге светит солнце!
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Ветер шлифует лед на Волге, сметает к берегам снег. Ноги в подбитых кожей бурках скользят по гладкой поверхности реки. Спрятав лицо в меховой воротник кожанки, Арсений Александрович Рывчук подставляет колючему ветру спину. Третий год работает он на заводе в приволжском городке, и вот решил побывать в общежитии молодых рабочих. Пошел пешком той дорогой, которую дважды в день преодолевают они. И ходят не в кожанках, а в ватниках! Не в бурках, а в ботинках. Пока дойдут до цеха — не до работы, отогреться бы! Да, надо обязательно пустить к общежитиям автобус.
Вчера, в последний день ноября, завод выполнил годовой план. Арсений Александрович позвонил наркому и доложил о победе. Серго Орджоникидзе скупо похвалил. Как ни скупа похвала, а все-таки приятно, когда тебя хвалит человек, в чей авторитет безгранично веришь.
После сдачи завода в эксплуатацию два года назад машиностроители не выполняли плана. Объясняли это трудностями роста, освоением нового производства. Нарком, посетив завод, сказал: «Завод у вас новый — порядки старые. Никуда не годные!»
Теперь порядки новые. Но полноценные условия труда рабочим еще не созданы. А в этом тоже скрыты большие резервы, чтобы поднять производительность труда. Если пустить автобус к общежитию,
