третий — конфетные обертки. Вовка знал одного мальчишку — Василия Китаенко, — который коллекционировал... театральные афиши. Он вставал чуть свет, чтобы не прозевать, когда их расклеивают по городу — афишу лучше всего срывать, пока еще не высох клей — и, спрятавшись где-нибудь, терпеливо ожидал. Появлялся расклейщик с рулоном афиш и ведерком в руке, мазал кистью рекламную тумбу или щит, приклеивал афишу и шел дальше. Едва он скрывался, из засады выскакивал Китаенко, хватался за край еще влажной от клея афиши — р-р-раз! — и экспонат был в его руках. Василий рассказывал Вовке, что не раз ему доставалось. Однажды расклейщик даже измазал ему клеем лицо. Доставалось и от матери за рубашки, выпачканные клеем. Но страсть к коллекционированию афиш у Василия не проходила.
Владимир тоже коллекционирует. И коллекция у него тоже необычная. Он вырезает из газет и журналов портреты героев и статьи о героических подвигах советских людей. Работа эта трудоемкая — в стране много героев, а отец выписывает две московские и одну местную газету да еще иллюстрированный журнал. Но неприятностей у Вовки по этому поводу не бывает. Иногда только мачеха поворчит: «В доме не найдешь ни одной целой газеты — все изрезаны». Но сама она не прочь полюбоваться Володиной коллекцией. Она до сих пор, уверяет отец, питает слабость ко всякого рода героизму, и Володя очень ее понимает.
На первой странице альбома Владимир старательно выписал слова Максима Горького из рассказа «Старуха Изергиль»: «Когда человек любит подвиги, он всегда умеет их сделать и найдет, где это можно. В жизни, знаешь ли ты, всегда есть место подвигам. И те, которые не находят их для себя, — те просто лентяи, или трусы, или не понимают жизни».
На второй странице альбома портреты трех стратонавтов — Федосеенко, Васенко и Усыскина. Рядом с героями стратосферы портрет удивительно красивого человека с веселыми, умными глазами и большой бородой. Это Отто Юльевич Шмидт — герой челюскинской эпопеи.
Владимир был сыном героического века. В его альбоме заняли свое место фотографии пяти лыжников — бойцов Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, совершивших переход на лыжах из Иркутска в Москву. Вслед за лыжниками фотографии железнодорожного машиниста Томке и его молодого помощника, которые предотвратили крушение курьерского поезда на станции Ярославль. А сколько в альбоме портретов летчиков и танкистов, автомобилистов и конников, пограничников и простых рабочих!
Приехав домой после практики, Владимир первым делом стал просматривать газеты и журналы, разыскивая новые материалы о героизме и мужестве. В газетах широко комментировалась трагедия в Индийском океане. Владимир вырезал и наклеил в альбом снимок французского парохода «Жорж Филиппар» и портреты героев-матросов с танкера «Советская нефть».
Сорок советских моряков по сигналу «SOS» вступили в единоборство с огнем и спасли с пылающего парохода «Жорж Филиппар» четыреста тридцать семь человек, покрыв славой флаг советского торгового флота.
Вырезав из «Правды» статью о подвиге матросов танкера «Советская нефть», Владимир хотел уже выбросить изрезанную полосу газеты, когда его внимание привлекла небольшая заметка «Из зала суда». В заметке скупо сообщалось о трагедии, разыгравшейся в открытом море. Действие происходило на Каспийском море. Действующими лицами оказались команды двух советских судов. На одном из танкеров Каспийского пароходства ночью произошел взрыв нефти, возник пожар. Моряки бросились за борт горящего танкера. Они ждали, что им окажет помощь команда находившегося невдалеке буксира того же пароходства. Но случилось невероятное: буксир развернулся и ушел в открытое море, оставив терпящих бедствие товарищей на произвол судьбы. Оказалось, что на капитанском мостике буксира стоял классовый враг, бывший белый офицер, которого судили.
— Ты читал? — Владимир протянул отцу газету.
— Да. Что тебя удивляет?
— Но ведь капитан был не один на буксире. Была еще и команда. Как они могли ему позволить?..
— Думаю, что не позволили. Заметка короткая, не все в ней сказано. Ведь буксир вернулся к месту катастрофы. Значит, что-то заставило капитана изменить ранее принятое решение. Страна у нас, Вовка, большая, живут в ней разные люди. Среди них затаились и враги Советской власти. Тут же ясно написано, что капитан — бывший беляк. Я тебе не рассказывал, мал ты был, а сейчас могу сказать. В годы гражданской войны пошел я в разведку с одним моряком. Фамилия его была Перепелица... Михаилом звали. Вместе в боях участвовали, кашу из одного котелка ели. А на поверку он оказался предателем. Не только меня предал, но и других.
— Что же с ним сталось? — нахмурив брови, спросил Владимир.
Арсений Александрович внимательно посмотрел в лицо вдруг повзрослевшего сына.
— Я его искал, — ответил отец, — может быть, недостаточно энергично... Впрочем, писал всюду, куда только мог. Никаких следов. Вначале думал, что на войне погиб. Потом, когда Катерина сказала о встрече в Елизаветграде, снова искал. Думаю, что он за границу сбежал...
Поздним летом 1936 года в альбоме Владимира все чаще и чаще стали появляться названия испанских городов.
На одной из страниц альбома он наклеил вырезанный из иллюстрированного журнала большой портрет Долорес Ибаррури — бесстрашной Пассионарии. Наверху страницы справа он тщательно нарисовал сжатую в кулак руку и написал красной краской боевой лозунг испанской революции: «Но пасаран!» — «Не пройдут!» Другую страницу альбома занимали мудрые, как поговорки, выдержки из многочисленных выступлений Долорес Ибаррури.
На стене, над своей кроватью Возка повесил географическую карту Испании, которую перерисовал из того же иллюстрированного журнала, сильно увеличив. Карта была расцвечена малюсенькими красными флажками, наколотыми на булавки, которые перекалывались каждый день в строгом соответствии со сводками, публиковавшимися в газетах. В последнее время Вовка часто видел отца, задумчиво разглядывающего карту. Отец стал очень замкнутым, немногословным, прислушивался почему-то к каждому стуку в дверь, стремительно снимал телефонную трубку, едва раздавался звонок.
Беспокойно поглядывала на отца и мачеха. Случалось, отец с мачехой, уединившись от Вовки и Владлены, о чем-то подолгу шептались. Вовка не привык к тому, чтобы в семье от него были тайны, его раздражала и та глухая стена, за которую вдруг скрылся отец, который раньше так охотно с ним общался.
Вечерами, которые стали более длинными, Вовка прислушивался к шепоту отца и Ванды, доносившемуся из спальни, и мечтал о различных приключениях. Он видел себя чекистом, выслеживающим Михаила Перепелицу; ему казалось, что он слышит его вкрадчивый голос, предлагающий полакомиться ирисками. Он представлял, как неожиданно сталкивается лицом к лицу с предателем. Перепелица сопротивляется, пытается скрыться, но безуспешно. Побеждает Вовка.
Но чаще фантазия уносит Вовку в далекую Испанию. Вовка видит себя среди защитников испанской революции. Он то идет в атаку, то мчится на танке, то летит на самолете. Как-то Вовка спросил отца:
— Отправили бы меня в Испанию, если бы я послал письмо Ворошилову?
От неожиданности Арсений Александрович даже растерялся:
— Ты? В Испанию? Да что ты умеешь?..
— Сражаться! — гордо ответил сын.
Арсений Александрович объяснил, что испанскому народу сейчас нужны не просто солдаты, а опытные специалисты — инженеры, летчики, танкисты, артиллеристы, военачальники. И такие люди есть не только в Советском Союзе, но и в других странах. Многие хотят помочь революционной Испании отстоять свою свободу и независимость, бороться против фашистов...
— Наркому обороны Ворошилову писать не нужно, — закончил Рывчук. — Партия и Советское правительство сами знают, кого удостоить этой высокой чести...
— А как же правительство узнает, кто хочет ехать? — не сдавался Вовка.
— Специалисты, командиры Красной Армии, которые готовы выполнить свой долг, могли подать рапорт командованию.
— Вот видишь! — обрадовался Вовка.
— Но это к тебе никакого отношения не имеет! — жестко закончил разговор отец.
Вовка включил репродуктор. Диктор с болью в голосе сообщал: «Бильбао угрожает серьезная
