опасность. Фашистские самолеты беспрерывно бомбардируют столицу Бискайи, превращают ее в развалины, убивают женщин и детей...»
— Вот слышишь! Слышишь! — запальчиво сказал Владимир.
Отец ничего не ответил.
Диктор продолжал читать: «Самоотверженные защитники Бильбао, испанские горняки показывают примеры беспредельной храбрости и героизма, но им трудно сдерживать натиск превосходящих вражеских сил. Фашисты бросили сейчас на Бискайю свои лучшие дивизии, танковые части и авиацию».
Диктор умолк. Вовка выключил репродуктор. Отец подошел, обнял Вовку, неопределенно сказал:
— Вот так-то, сынок... — И вышел из комнаты...
Больше отца Володя не видел. Ванда Станиславовна объяснила: «Папу срочно вызвали в Москву. Обещал позвонить по телефону, сказать, когда вернется».
Отец позвонил из Москвы через два дня, сказал, что получил специальное задание, уезжает надолго, писать, очевидно, не сможет.
— В Испанию! — догадался Владимир.
— Не выдумывай! — ответила Ванда Станиславовна. — В наркомате ему предлагали ехать в Сибирь, на стройку нового завода, имеющего большое оборонное значение...
На завод из Москвы приехал новый директор. Он не принимал дела от своего предшественника и оказалось, что некоторые порядки, заведенные ранее Рывчуком, пришлись ему не по нраву. Несколько раз он неодобрительно высказался о том, что одобрял прежний директор. По заводу поползли слухи. Одни говорили, что «Рывчука с треском сняли»; другие утверждали, что его послали строить новый, весьма важный объект; третьи, ссылаясь на достоверные источники, сообщали, что Рывчук оказался не тем, за кого себя выдавал, и им заинтересовались органы безопасности...
Все это выводило из равновесия Ванду Станиславовну, сделало агрессивным Владимира. Он раздражался, грубил, чуть что лез с кулаками. Ванда Станиславовна ходила на прием и к новому директору, и в партком завода с просьбой пресечь слухи.
Впервые в жизни Владимир назвал мачеху матерью. Он чувствовал, что сейчас, когда отец далеко, он должен заменить его, помочь этой женщине, которую любит отец. И в то же время он чувствовал, что не может оставаться дома. Денег, что оставил отец, ненадолго хватит. Ванда Станиславовна пойдет работать. Сколько она заработает, не имея никакой специальности? Прокормила бы только себя и Владлену. Надо их избавить от лишнего рта. И Владимир твердо решил ехать в Москву, навести справки об отце, добиться, чтобы и его направили добровольцем в Испанию. Он уже не маленький — скоро восемнадцать лет!
В комнату с ревом вбегает Владлена. Измазанными чернилами пальцами трет глаза, по щекам ее стекают фиолетовые слезы.
— Мальчишки в школе сказали, что нашего папу турнули в Сибирь... что он был плохим директором.
— Не верь! — стиснул кулаки Владимир.
Пальцы лениво перебирают струны гитары, надломленный голос поет:
Владимир сидит в кино. Рядом ни друзей, ни знакомых. Вообще-то ему не до кино: нет денег, нет желания развлекаться. Покупка билета в кино нанесла чувствительный урон бюджету московского почтальона. Придется отказаться от починки ботинок... В поисках отца Владимир побывал во многих столичных учреждениях, но толку не добился. Он даже не представлял, как много в Москве учреждений, в которые мог обратиться Рывчук. Всюду множество посетителей...
...На экране мелькают кадры, проходит чужой и непонятный мир уголовников. Владимир презирал людей, ищущих легкой наживы, они чаще всего и оказывались за решеткой. Отец учил: человек познается в труде. В нашем обществе каждый должен трудиться. Тот, кто ищет легкого хлеба, ничего не добьется в жизни, тюрьма станет его домом.
— Ты мне веришь? Ты меня знаешь? — допытывался у своих партнеров по воровским набегам герой фильма Костя-капитан.
Молодой Рывчук ловит себя на мысли, что последнее время и ему часто хотелось задавать людям эти вопросы: «Ты мне веришь?», «Ты меня знаешь?» Ведь и он теперь не может ответить людям на вопрос, где сейчас находится его отец.
Поступая на почту, Владимир Рывчук в графе анкеты о социальном положении написал: «Мать работает на заводе сельхозмашин в Кировограде. ИТР». Начальник почты все же спросил про отца, и Володя, краснея, ответил, что мать с ним не живет еще с девятнадцатого года. Формально он сказал правду. Но за этой правдой скрывается презренная ложь: он вроде устыдился отца, предал его... Это не так, совсем не так! К чему же тогда эта ложь? Неужели он начинает плыть только по течению, поступаться своими убеждениями?
Почему Владимир стал почтальоном? Этого он сам не мог объяснить. Снова поплыл по течению. Вначале хотел поступить на одну из московских строек. Ведь он как-никак студент третьего курса строительного техникума! К тому же на любом заборе объявления: «На строительство требуются рабочие». Но на стройке можно было встретиться с бывшими выпускниками техникума, а этого он вовсе не хотел. К тому же и профессия строителя его не увлекала.
На улице Владимир увидел старичка, согнувшегося под тяжестью кожаной сумки. В ней лежали пахнущие типографской краской газеты, журналы, письма. Возможно, недалек тот день, когда такой же старичок-почтальон принесет желанное письмо от отца. Владимир машинально пошел за почтальоном, зашел в почтовое отделение и неожиданно для себя попросил принять его на работу. Старый почтальон и приютил у себя приглянувшегося ему юношу.
...В зрительном зале загорается свет. Сеанс окончен. Из кино Володя попадает на людную площадь. Торопятся пешеходы, звенят трамваи, гудят машины, перекрывая шум улицы, надрывается громкоговоритель:
«Дело идет о жизни и будущем наших детей. Здесь нет места никаким колебаниям, никакому малодушию. Мы, женщины Испании, должны требовать от наших мужей мужества. Мы должны внушать им мысль, что надо уметь умирать с достоинством. Мы предпочитаем быть вдовами героев, чем женами трусов!» — Передается речь Долорес Ибаррури, обращенная к женам защитников Мадрида.
У репродукторов толпа.
Девчонка в испанской шапочке, напоминающей пилотку, шагает по улице, через плечо висит ремень, на нем — железная кружка-копилка. Это пионеры собирают средства в помощь детям героической Испании. Володя шарит в карманах, достает отложенные на ужин деньги, бросает в кружку. В конце концов один раз можно обойтись и без ужина. Правда, сегодня не было и обеда...
— Вы на следующей остановке сойдете?
Арсений Александрович, не жалея локтей и плеч, продирался к выходу. Вагон трамвая переполнен, и в его адрес раздаются нелестные замечания:
— Полегче, дядя...
— А еще мужчина!
— Осторожнее...
Арсений Александрович не думал выходить на следующей остановке, но случайно в окно увидел сына. Почему Вовка в Москве? Может, обознался? Нет, нет. Это сын!
Пробираясь к выходу, Арсений Александрович не знал, правильно ли поступает. Его предупредили, что больше ни с кем, ни с родными, ни с друзьями, он не имеет права встречаться. Встреча неизбежно вызовет
