вопросы: где пропадал? какое получил назначение? — он же дал подписку, что никому, ни при каких обстоятельствах не даст на них ответа. А сын спросит, обязательно спросит! Он и так догадывался.
В Центральном Комитете партии Арсению Александровичу сказали: «Ваша просьба удовлетворена. Партия уверена, что вы сможете наладить инженерную службу в республиканской авиации. Будет трудно. Очень трудно. Но посланные нами самолеты всегда, в любую минуту должны быть готовы к боевому вылету...»
Закончились инструктажи, заботы о запасных частях к машинам, подбор помощников. Настало время прощаться с Москвой. Когда уже, кажется, все мысли были там, в далекой стране, опаленной революционными битвами, он увидел сына. И, забыв обо всем, ринулся к нему. Сердце подсказывало — юноша совершил какой-то опрометчивый шаг. Надо увидеть, узнать, предостеречь. Отчетливо понял: Ванде с ее мягким характером с пасынком не совладать. Надо писать Катерине. Пусть снова берет сына под свое крыло. В восемнадцать человек становится совершеннолетним. Но не всегда у него хватает ума и выдержки, чтобы утвердиться в жизни. И часто один неверный поступок влечет за собой другие, тоже неверные, скороспелые. А потом искалечена жизнь.
Рывчук выпрыгнул из трамвая. Побежал в одну сторону. Вернулся. Метнулся в другую. Сын словно растворился в сутолоке московской улицы...
Вечером с одного из аэродромов Москвы поднялся в небо самолет, на борту которого вместе с Рывчуком находились советские авиаторы, отправляющиеся в Испанию.
Осень в Москве выдалась дождливой. Не успеет Владимир начать утреннюю разноску почты, как в ботинках уже хлюпает вода. Давно надо бы поставить новые подметки! А теперь, верно, и ставить не станут — совсем развалились ботинки. О новых пока думать не приходится.
Капли дождя выбивают однообразную дробь по брезентовой сумке, и она кажется набитой не письмами, а кирпичами. Почтальон может промокнуть, но письма он должен вручить адресатам сухими.
Оставляя на лестнице мокрые следы, Владимир Рывчук обходит этажи большого московского дома. В квартиру № 5 он принес письмо от стариков родителей из колхоза, в девятую — письмо от дочери, проходящей практику в Сибири, в тридцатую — извещение сберкассы о том, что на облигацию хозяина квартиры пал выигрыш. В шестнадцатую, видно, пришло неприятное письмо. Молодая женщина, мельком взглянув на конверт, зло сказала: «Бросил дочь, так нечего и письма писать!»
В квартире № 19 не работает звонок. Владимир стучит и одновременно разглядывает дощечку. На ней выгравировано «А. Ванаг». Дощечка начищена до блеска, перед дверью лежит аккуратный коврик — видно, в квартире чисто, тепло, уютно.
Дверь открывает старушка. От нее вкусно пахнет пирогами.
— Вам заказное...
— Заходи, заходи.
— Я лучше здесь постою. А то еще наслежу...
— Наследишь — вытрем. Еще и уборки-то не было.
Владимир старательно вытирает о тряпку мокрые ноги. Пока старушка ищет очки и расписывается, он греет у батареи озябшие руки.
— Ты бы разделся, пообсохнул. А я чайком напою, — приглашает гостеприимная старушка. — От сына письмо. На курорт поехал, а меня не забывает... Господи, до чего же ты мокрый!
Старушка стягивает с Вовки пальто, вешает на спинку стула возле батареи, здесь же, на полу, ставит сумку. Стесняясь своей неказистой одежды, стараясь оставить как можно меньше следов на полу, Владимир проходит в комнату, где его ждет стакан крепкого чая, тарелка с румяными пирожками, а в розетке — подумать только! — варенье из крыжовника. Вместе с чаем разливается по телу тепло, клонит ко сну.
Старушка читает письмо, потом бережно прячет его в конверт и говорит:
— Сынок у меня добрый, хороший. Сами мы из Латвии, а всю жизнь в России прожили. Погляди, каким героем был мой сын. Орел! Правда ведь орел?
Владимир поднимает глаза — за стеклом знакомая фотография. В черном морском бушлате — отец, он обнимает человека в кожаной тужурке. Такой же снимок есть в альбоме Арсения Александровича.
Какая неожиданная встреча с отцом! «Отец! Отец!» — хочет крикнуть Володя, но лишь с силой сжимает кулаки, до боли закусывает губу.
— Да тебя никак лихорадит? — беспокоится старушка.
— Не беспокойтесь... Это сейчас пройдет... Скажите, кто это?
— Я же тебе толкую — Андрей... Сынок мой!
— А второй кто?
— Его друг. В гражданскую вместе в Чека работали.
Товарищ... Вместе в Чека работали... Может, это редкая удача! А что, если этот товарищ Андрей поможет разыскать отца? Интересно, кем он сейчас работает, товарищ Ванаг?
— Что это ты так уставился на фотографию? Постой! Да ты никак похож на этого матроса!
Владимир вздрагивает. Как и всегда, ему приятно, что люди видят его сходство с отцом. Но сейчас он мотает головой.
— Что вы! Ничего общего! Вам просто показалось! — Собираясь уходить, он украдкой еще раз искоса бросает взгляд на знакомую фотографию и как бы между прочим спрашивает: — А когда ваш сын приедет?
— Через десять дней у него отпуск кончается.
Перепрыгивая через ступеньки, Владимир обегает этажи, нажимает кнопки звонков, стучится в двери, заученно произносит:
— Здравствуйте. Вам письмо.
На ступеньках остаются его мокрые следы...
Десять дней!
Владимир истомился от ожидания. Скорее бы возвращался из отпуска друг отца — Андрей Ванаг! А пока остается только одно: набраться терпения и ждать.
Раньше, бывало, закончив вечернюю разноску, Владимир брел в скромное убежище старого почтальона. Там он выпивал стакан чая с хлебом и торопился лечь спать. Отдыхали утомленные беготней по лестницам ноги, под одеялом было уютно и тепло, и он быстро засыпал. Теперь мысли о предстоящей встрече с Андреем Ванагом гнали прочь сон. Ночь, всегда такая короткая, казалась бесконечной.
С детства Владимир привык к коллективу. Вокруг него всегда были друзья — в пионерской организации, в классе, на улице, во дворе, в походе, в комсомольской ячейке, в техникуме, на строительной площадке во время практики. И время проходило быстро, незаметно. Собственно, он никогда не задумывался над тем, что такое время. Это только теперь, когда он остался один на один со своими тревогами, он понял, что такое время!..
На участке, что обслуживает почтальон Рывчук, есть студенческий клуб. Всякий раз, оставляя в канцелярии клуба письма, газеты и журналы, Владимир с завистью читал афиши о вечерах молодежи, концертах самодеятельности, диспутах и лекциях. В клубе, наверное, весело. А что, если он изменит свой маршрут? Если почту для клуба оставит на конец разноски?
Доставив в библиотеку письма и журналы, Владимир Рывчук вместе с пальто сдал на вешалку брезентовую сумку и по просторной мраморной лестнице поднялся наверх.
Тепло. В коридоре из-за неплотно прикрытых дверей доносится разноголосый шум.
Владимир заглядывает в полуоткрытую дверь. Высокий худой студент, размахивая воображаемой бутафорской шпагой, читает:
Идет репетиция в драматическом кружке.