В конце коридора дверь в зал. Здесь много народу, чего-то ждут.
— Товарищи! Заходите быстрее. Сейчас будет выступать Сазонкин.
Кто такой Сазонкин, Владимир не знал, но вошел в зал и сел на свободный стул последнего ряда.
Человек в защитной гимнастерке, подпоясанной широким ремнем, в синих галифе остановился перед трибуной и, усиленно жестикулируя, начал:
— Еще недавно носителей галстука приравнивали к классовым врагам, а посетителей оперетты — к разложившимся перерожденцам. Многие третировали парней и девушек за чистую сорочку, красивую шляпу, одеколон...
Владимир усмехнулся. Вот уж действительно актуальная тема! Есть о чем дискуссии разводить! А впрочем... Давно ли он сам сидел вот так же на собраниях в техникуме? Три месяца назад и его мог бы интересовать внешний облик молодого человека.
— Хочу сказать и о комсомолках-девушках, — продолжал оратор. — Мы имеем ряд явлений, когда комсомолки теряют необходимые элементы кокетства, которые должны быть у любой женщины.
— Ерунда! — выкрикивает из рядов одна из девушек.
— Что ерунда? — удивляется Сазонкин.
— Необходимые элементы кокетства — ерунда!
— А я утверждаю... — не сдается оратор, — что мы находимся на таком этапе развития...
Сазонкин покидает трибуну. Его место занимает белокурая девушка. Знакомый голос... Да и лицо- Владимир с трудом сдерживает возглас: «Наташа! Виноградова! Наталка!» Кто бы мог подумать, что вот так неожиданно он встретит в Москве землячку!
— Было время, наш вузовский трибун, присяжный оратор Сазонкин, — говорит Наташа, — уверял, что «галстук является отрыжкой мещанского прошлого». Сейчас он придерживается противоположных взглядов. Почему? Флюгер повернулся! В общем, девушки, торопитесь занять очередь у зеркала, пудрите носы, мажьте губы, а то, чего доброго, Сазонкину неприятно будет с вами пройтись... Ну, это все шутки! А вот другое — серьезно. Сколько раз мы еще будем предоставлять слово Сазонкину?
В зале дружно захлопали. Рывчук пересел ближе к тому месту, куда прошла Виноградова, и, когда все двинулись к выходу, встал и окликнул ее:
— Здравствуй, Наташа!
— Вовка! — удивилась и обрадовалась Наташа. — Какой же ты стал... верзила! Настоящий великан!
А Владимир вдруг онемел. Он не мог выдавить из себя ни слова и только переминался с ноги на ногу.
— Ты чего на меня уставился? Рассказывай! Где учишься? Давно ли в Москве?
Владимир ждал и боялся этого вопроса. Ему не хотелось признаваться, что он работает почтальоном. Густо покраснев, он соврал:
— Окончил строительный техникум. Теперь на стройке.
— Молодчина! У вас, строителей, хватает работы. Устаешь?
— Да, конечно... — И вслед за Наташей Владимир протянул гардеробщице номерок.
Гардеробщица вместе с пальто подала ему и брезентовую сумку.
— Это чья же? — удивилась Наташа.
— Видишь ли, я... Старик, у которого я живу, почтальон... Я ему помогаю...
Быстро бежит время, когда идешь с девушкой, которая тебе нравится. Еще, кажется, и поговорить не успели, а она уже беспокойно поглядывает на часы и протягивает руку.
— Ну до свидания. А то закроют двери общежития.
Только когда хлопает дверь и Наташа скрывается в полутемном подъезде, Владимир вспоминает, что забыл договориться о встрече, не узнал, где она учится. Тусклая лампочка отражается в черном стекле вывески. «Общежитие медицинского института», — читает Владимир. Значит, медичка! На каком, интересно, курсе? Может, уже без пяти минут врач?.. А он всего-навсего почтальон! Сегодня соврал. А завтра? Нет, всегда нужно говорить правду...
Домой Владимир добрался к двенадцати. Осторожно постучал в дверь. Послышалось шарканье ног, кряхтенье, наконец, ключ щелкнул в замке.
— Где ты пропадаешь? — зевая, спрашивает старик. — Я уже забеспокоился, не случилось ли чего.
— Знакомую девушку встретил...
— Ложись. Завтра вставать рано...
И вот десять долгих дней прошли. Дверь в квартиру № 19 открыл высокий военный в форме пограничника. На его зеленых петлицах алели два ромба. Сколько раз, ожидая этой встречи, Володя повторял все, что должен сказать другу отца, а сейчас все слова улетучились. Он с трудом выдавил:
— Вот газеты я вам принес, получите.
— Почему ты их в ящик не бросил?
— Я думал, так лучше.
В дверь выглянула знакомая старушка.
— Вот, сынок, почтальон, о котором я тебе говорила. Правда, похож на того матроса?
— Ты Рывчук?
— Да.
Вовка почувствовал, как сильная рука прижала его к карману гимнастерки, медная пуговица со звездочкой вдавилась в щеку. С этой минуты Владимир понял, что больше не одинок в Москве, что Андрей Ванаг не забыл отца.
Владимир рассказывал сбивчиво, волновался, перескакивал с одного на другое. Ванаг внимательно слушал, изредка задавал вопросы.
— Значит, Арсену дали трудное задание, — резюмировал Андрей Ванаг. — Не имеет он права вам сообщить о себе. Вот и молчит. Мог бы — написал. — Круто меняя тему, спросил: — Что ты думаешь? Так и будешь бегать с сумкой почтальона?
— Помогите уехать в Испанию.
— Ни больше, ни меньше! — засмеялся старый чекист.
— Вот и вы, как все, — обиделся Володя. — Кого я только не просил в Москве! Все отказывают.
Ванаг, как в свое время отец, объяснил Володе, что испанской революции нужны люди знающие, специалисты, а не те, кому и винтовку-то не доводилось в руках держать.
— Что же с тобой делать? — вслух размышлял Ванаг. — Пока поселишься у меня. Начнешь готовиться к экзаменам. Будешь поступать в пограничное училище, которым я командую. Надеюсь, оправдаешь доверие, станешь чекистом, таким же боевым, как и твой отец.
Дребезжит колокольчик. Из темной лаборатории, щурясь на свет, выглядывает голова фотографа:
— Одну минутку, товарищи.
Стуча сапогами, скрипя новыми ремнями, в фотоателье вошла группа курсантов-пограничников.
— Ребята, выбирай невест! — крикнул высокий курсант и показал на рекламную витрину, где, как нарочно, были собраны сплошь фотографии женщин. Здесь красовались блондинки, кокетливо склонившие на плечо голову, брюнетки с задумчивым взглядом, девушки, сверкающие жемчугом зубов, строгие матери семейств и благообразные старушки.
— Рывчук! Говори, какая тебе по душе? Познакомлю! — не унимался ротный балагур.
Владимиру показался неуместным тон приятеля, и он досадливо пожал плечами. Так же, пожалуй, кто-нибудь станет скалить зубы, глядя и на снимок Наташи. Он круто повернулся к стене, увешанной фотографиями ребят различных возрастов. Голенькие младенцы, лежа на животе, с трудом тянули вверх головки. Какой-то карапуз сидел в кресле, ухватившись пухлой ручонкой за большой палец ноги; глазенки испуганно вытаращены. Девочка в нарядном кружевном платьице подняла глаза к потолку. Очевидно, «дядя
