у нее висел длинный меч, голову венчала золотая корона. Но Дива моргнула, и образ королевы исчез.
7
Гаэлен стоял на краю обрыва, глядя на остров Валлон. Неподалеку слышался шум водопада. После очередной студеной зимы наконец-то настала весна, и Гаэлен покинул родную долину, чтобы насытить сердце музыкой гор. За зиму он подрос и значительно окреп от работы топором и пилой. Падавшие до плеч волосы удерживал на лбу черный кожаный обруч, который перед своим замужеством с издольщиком Дирком смастерила для него Карен — а кроме обруча, сшила из той же кожи мягчайший камзол и сапожки. Касваллон подарил ему теплый овчинный плащ, служивший также и одеялом. Гаэлен и бородку себе отрастил, невзирая на дразнилки Карен и Мэг. На это ушло много времени, зато теперь, стоя на утреннем солнце, он чувствовал себя настоящим мужчиной.
Куда девался напуганный, израненный мальчик, которого Касваллон принес домой два года назад? Его место занял высокий и сильный юноша, закаленный тяжелым трудом, умудренный воинским опытом. О том мальчике напоминали только левый глаз, налитый кровью, зубчатый шрам на лице да белая прядь в волосах.
Большая, черная с серым собака потерлась о ногу хозяина. Гаэлен потрепал ее по голове.
— Ты не любишь высоты, правда? — Пес лизнул его в лицо, и Гаэлен, со смехом отпихивая его, добавил: — Мы с тобой здорово изменились. — От матери пес унаследовал мощные челюсти и широкие плечи, но во всем остальном пошел в волчью породу.
Из-за этого он плохо поддавался обучению. У Касваллона и Гаэлена не раз опускались руки, однако их терпеливые труды все же увенчались успехом. Гаэлен устроил своему питомцу последнее испытание, пустив его без поводка в отару овец. Пес сидел на месте, повинуясь приказу хозяина, хотя и пускал слюни при виде жирных неповоротливых ярок. Он даже глаза закрыл, не в силах выносить подобное зрелище.
От простых команд вроде «сидеть», «ко мне», «рядом» они понемногу переходили к более сложным. Гаэлен научил пса молчать, показывая ему руку ладонью вперед. Касваллон соорудил из соломы и старой одежды чучело, и собака бросалась на него по команде «убей». Позже Гаэлен ввел новый приказ, «держи», по которому она хватала чучело за руку.
Только одно слово, «домой», могло прервать нападение. Все прочие команды, даже от Гаэлена, пес пропускал мимо ушей.
«Это твоя защита, — говорил Касваллон. — Собака привыкла слушаться человека. Ты прикажешь ей нападать, а кто-то другой отзовет. Пусть „домой“ остается тайной командой — даже друзьям ее не называй».
Гаэлен нарек зверя Рендером. Донал, сынишка Касваллона, выговаривал это имя как Венна. Добродушный по натуре пес терпел безропотно, когда малыш хватал его за уши и норовил сесть на него верхом. Любые попытки это пресечь приводили к бурным потокам слез и заверениям, что «Венна сам хоцет».
Мэг поначалу не верила, что эта псина может принести в хозяйстве хоть малую пользу, но однажды Рендер ее победил. Карен, выйдя за дровами, забыла запереть кухонную дверь, и Донал, не упустив столь редкого случая, отправился искать приключений в снегу.
Хватились его лишь спустя полчаса. Мэг чуть с ума не сошла — Касваллон с Гаэленом, как на грех, ушли в деревню на выборы. Касваллон должен был заменить в совете старого горца, умершего осенью, после Игр. На дворе мело и начинало темнеть. Женщины поспешили на розыски. Мэг, закутавшись в шаль, звала сына, но за ветром ее не было слышно. Следы мальчика уже занесло.
«Он погибнет, погибнет, — вне себя причитала мать, и тут во двор вышел Рендер. — Донал! — вскричала Мэг, толкая его и показывая за изгородь. — Рендер лизнул ее в щеку. — Неси! — Пес посмотрел вокруг — нести было нечего. — Донал! Принеси Донала!» — Рендер оглянулся на открытую в тепло дверь, не понимая, что женщинам надо на холоде, и насторожил уши, заслышав вдали одинокий вой. Потом волку стал подпевать еще один голосок, слабый и тоненький. Рендер смекнул, что это скулит щенок Касваллона, и побежал к нему через снег.
Сама Мэг не слышала детского крика и не знала, понял ли ее Рендер. Охваченная ужасом, не чуя ни рук ни ног, она продолжала поиски.
Рендер бежал к небольшой, не видной со двора лощинке. Малыш скатился туда и не мог вылезти. На краю впадины сидели, свесив языки, два волка.
Услышав рык Рендера, волки подались назад. Умные хищники хорошо умели распознавать того, кто сильнее.
— Я замелз, Венна, — сказал Донал, шмыгая носом.
Рендер встал над ним, не сводя глаз с волков.
Когда они отошли еще дальше, он начал подталкивать мальчика носом, но тот все время скользил и падал. Тогда Рендер ухватил его зубами за теплый кафтанчик и понес домой.
Мэг, увязая в снегу, кинулась к ним, но Рендер уже пробежал в дом. Когда она влетела на кухню, оба грелись рядышком у огня.
— Волки, мама, — сказал Донал. — Венна прогнал волки.
Волки! Мэг, вся дрожа, подхватила сынишку на руки.
Касваллону женщины ничего не сказали, но он сразу почуял неладное, узнав, что Мэг скормила его ужин собаке.
То, чем занимался Касваллон все прошлое лето и зиму, оставалось загадкой для многих горцев Фарлена. Он ни разу не гонял скот в Аэсгард, не возил туда овес и пшеницу. Все плоды из его садов исчезли таинственным образом, и поговаривали, что доверенные работники Касваллона отвезли их в горы, друидам.
Кроме того, он нанял для своих нужд больше сотни боеспособных мужчин. В их число входили разведчики, которые наблюдали за Аэсгардом и доносили ему о передвижениях аэниров.
Касваллон завел собственное войско, вне себя заявлял Камбил. «Не понимаешь ты разве, что такие действия могут только ускорить войну? — вопрошал лорд-ловчий. — Знаю, ты почитаешь меня глупцом за то, что я пытаюсь завязать с аэнирами дружбу. Знаю и то, что они народ воинственный и жестокий. Но я лорд-ловчий и потому обязан печься о благополучии собственного народа. Войну с аэнирами нам не выиграть, ибо их гораздо больше, чем нас. Поэтому я стараюсь и буду стараться убедить Асбидага, что воевать с нами невыгодно. У нас нет ни золота, ни железа, ни иных руд. Это он понимает. Еще важнее, чтобы он не чувствовал с нашей стороны никакой угрозы. Аэнирам свойственно видеть врагов повсюду — если мы убедим их в своих дружественных намерениях, войны не будет».
Касваллон выслушал его, не прерывая, а потом сказал так:
«При других обстоятельствах я согласился бы с каждым твоим словом, родич. Такого зверя, как война, ни один разумный человек не захочет спускать с цепи. Но ты ошибаешься, полагая, что аэниры видят в войне средство для достижения некой цели. Их цель — война сама по себе. Они живут, чтобы сражаться, чтобы убивать и лить кровь. Даже их вера зиждется на боевой славе. Лишь душам воинов, погибших в бою, даруется вечное блаженство. Низинников они победили — с кем им еще воевать, кроме нас? Родич, я искренне уважаю тебя. Ты вел себя с честью, но теперь приспело время раскрыть глаза и признать, что твои усилия были тщетны. Аэниры накапливают войско на южной границе».
Его слова не убедили Камбила. «Асбидаг заверил меня, что эти солдаты будут распущены и наделены землей за верную службу. Ты заблуждаешься, Касваллон. Время докажет, что я действовал мудро».
Несмотря на его упорство, Касваллон предложил совету собрать к весне ополчение. Ему отказали, решив, что лорд-ловчий прав и аэниры не выказывают никакой вражды по отношению к горцам — но это мнение не было единодушным. Бадрейг и Леофас поддержали Касваллона в открытую. Берик, воин из северной долины, тоже голосовал за него, хотя говорить ничего не стал.
— У тебя сто человек, Касваллон, — сказал Леофас, когда они вчетвером встретились после весеннего пира. — Я могу собрать восемьдесят издольщиков, Бадрейг и Берик пополам — столько же. Но
