Барса не сделает это за нас.
— Барса?
— Он уже там, на западе, с двумя тысячами привычных к лесу южан. Лесные Волки, как они себя называют, уж как-нибудь одолеют этот смердящий сброд.
— Баб-то нам не досталось, — продолжал ворчать Тостиг. — Почти все молодые зарезались. Суки!
— Ничего, Драда приведет.
Асбидаг еще раз прошелся среди мертвецов, переворачивая ногой женщин и девушек, и направился к дому Камбила.
— Кого ты ищешь? — спросил Тостиг.
— Камбилову дочку. Волосы как золото, сама как огонь. И нетронутая. Нехорошо она на меня смотрела. Я, кажется, велел тебе насадить голову лорда-ловчего на копье!
— Сейчас, отец, — пробормотал побледневший Тостиг и бегом, вынимая на ходу меч, пустился назад.
Дирк из Фарлена слыл человеком суровым и нелюдимым. Жил он один-одинешенек в маленьком домике западнее долины. Даже ребенком он не хотел играть с другими детьми. Дирк не то чтобы не любил людей — просто он был неразговорчив и с годами так и не научился вести беседу. Многолюдных сборищ он избегал, у девушек успехом не пользовался, друзей не завел. Год за годом он все больше отдалялся от клана и страдал от этого, хотя и знал, что всему виной его собственная застенчивость.
Но однажды в голодную зиму Оник, его сосед, привел Дирка в ватагу Касваллона.
Поначалу Дирк невзлюбил вожака. Оно и понятно: эти двое были как день и ночь, как зима и лето. Касваллон без конца шутил и смеялся, Дирк молчал даже с теми, кого хорошо знал.
Но Касваллон не сдавался и мало-помалу пробил твердую скорлупу хуторянина.
Он познакомил Дирка с Карен. Тот, неожиданно для себя, влюбился, и судьба одарила его столь же неожиданным счастьем: девушка согласилась выйти за него замуж.
Она навела уют в его убогом домишке и, к полной радости мужа, забеременела в первый же месяц после их свадьбы. С ней Дирк научился смеяться над собственными промахами и стал уже не таким застенчивым. На свадьбе он даже плясал с подружками Карен. Пустота в его сердце заполнилась: клан снова принял его к себе.
Четыре дня назад Карен отправилась в долину. Шел восьмой месяц ее беременности, и она собиралась рожать в доме Теска, чья жена Ларсия была повитухой.
Ночью Дирк услышал, как трубят рога, встревожился и тоже стал спускаться в долину. При первых проблесках дня ему встретились беженцы.
Теска среди них не было.
Касваллон отвел Дирка в сторону, и тот услышал весть, рассадившую его сердце надвое. Теск, Камбил и еще восемьсот Фарленов погибли. Карен была в их числе. Касваллон видел ее в кругу бойцов, с ножом в руке, перед последним натиском аэниров.
Дирк сдержался и не спросил, отчего другие Фарлены не вернулись и не умерли вместе с ними.
— Пойдем с нами, — позвал его Касваллон.
— Нет, друг. Не пойду.
Касваллон склонил голову, грустно глядя зелеными глазами.
— Делай что должен, Дирк. Да сопутствуют тебе боги.
— И тебе, Касваллон. Вот ты и стал главным.
— Я этого не хотел.
— Знаю, но ты подходишь. Всегда подходил.
Солнце поднималось. Дирк стоял на краю леса и смотрел в долину — на разоренные дома, на шатры аэниров, на поле с грудами мертвых тел.
Потом он вышел из леса и двинулся вниз, к жене.
Двое аэниров, увидев его, оторвались от еды. Он шел так вольготно, словно совершал утреннюю прогулку. Может, его послали для мирных переговоров? Или это человек Барсы, переодетый Фарленом?
— Эй ты, постой! — сказал один солдат, перехватывая его.
Кровь брызнула высоко. Меч Дирка отсек ему руку и раскроил шею. Второй солдат метнулся вперед с обнаженным клинком. Дирк, пригнувшись, вспорол ему живот и пошел дальше.
Карен не была красавицей, но глаза ее смотрели мягко и ласково, а с губ никогда не сходила улыбка — словно жизнь приберегла какой-то радостный секрет для нее одной.
Аэниры ели, пили, рассказывали байки. Вторжение прошло успешно, потери были невелики. Обошлось бы и совсем без потерь, кабы не эти горцы в кругу. Кто бы мог подумать, что несколько сотен мужчин и женщин будут так отчаянно биться?
Никто не замечал идущего мимо них Дирка.
Он поискал среди мертвых Карен и нашел ее рядом с обезглавленным телом Камбила. Дирк осторожно вытащил жену и хотел вытереть ей лицо, но кровь засохла и не поддавалась.
Пятеро солдат наконец-то обратили внимание на то, что он делал. Дирк, почувствовав, что на него смотрят, уложил Карен на землю и невозмутимо пошел им навстречу.
Аэниры стояли, не вынимая оружия — спокойствие Дирка как будто околдовало их.
Свист меча, выхваченного из ножен, развеял чары.
Один солдат повалился, издав громкий крик, второй отлетел назад с перерезанным горлом. Третий умер, уставившись на хлещущий кровью обрубок правой руки. Четвертый вонзил меч Дирку в бок, но горец, смертельно раненный, убил и его. Пятый пустился бежать, взывая о помощи.
Дирк пошатнулся, взглянул на рану. Кровь промочила штанину, стекала под ноги. Сбежавшиеся аэниры смотрели на умирающего горца во все глаза.
— Вы, женоубийцы! Не хотите ли сразиться с мужчиной? — прорычал он.
Один ответил на вызов. Дирк презрительно отмахнулся от рубящего удара, заколол аэнира и засмеялся, но поперхнулся кровью.
— Тоже мне воины, — сплюнув, промолвил он. — Овцы с клыками.
Он выронил меч, упал рядом с Карен, приподнял ее голову.
Удар копья в спину выгнул его дугой, но напоследок он увидел лицо жены.
— Прости, — сказал он. — Прости, что меня не было рядом.
Орса вытащил копье из спины убитого.
— С ума спятил, — проворчал кто-то.
— Он поступил как мужчина, — ответил на это Орса и пошел прочь, раздвигая толпу.
Аэниры разошлись и снова принялись за еду.
— Хороший боец. — Худощавый солдат поднял с земли куриную ножку, стер с нее грязь.
— Дурак, — заметил второй, цедя вино из полного меха.
— Берсеркер, — поправил первый.
— Да ладно тебе. Видали мы берсеркеров — они бьются, обезумев от ярости.
— Это наши, а горцы не такие, как мы. Мы горячие, они холодные, но смерти все равно не боятся.
— Ты никак думать начал, Снорри?
— Тут мысли сами в голову лезут. Погляди-ка вокруг. Не захотелось бы тебе умереть за такую землю?
— Я ни за какую землю не хочу умирать. Добро бы за бабу, а земля что — грязь и грязь.
— Как тебе показалась горянка, которую ты ночью имел?
— Заткни пасть.
— Я слыхал, она убила себя?
— Заткнись, я сказал!
— Полегче, Бемар. Незачем так кипятиться.
— Эти горы у меня в печенках сидят. Знал я, что место это недоброе, нутром чуял. Ты видел, как смотрел этот горец? Точно мы козявки какие. Овцы с клыками! Вот ты смеешься, а ведь он семерых
