— Реана, не принимай имени! Любое другое, хоть халом назовись! Но не это! Если ты примешь его — неважно будет, чего ты хочешь и чего — нет! Уже имя само решит за тебя!
— Я сама решаю за себя!
— Всё в руках Маэтишеной [эпитет Тиарсе: на эрлике — 'Дающая имена' или 'Определяющая границы'], покачал головой Раир. — Она даёт нам выбирать, но между теми дорогами, которые проложила сама.
— А, плевать, — неожиданно ровно сказала Реана. — Разницы никакой. Зови меня этим именем или не зови…
Она рассмеялась — скорее зло, чем весело.
— А ты прав. Она всё решила заранее, Тиарсе Маэтишеной. Она с самого начала решила мне родиться сперва в этом мире — Редой, потом в том — Викой. С самого начала, сволочь!
Раира покоробило богохульство.
— Видит Хофо, дело не в том, что было. Но принимая имя, ты соглашаешься с пророчеством.
— А не принимая — не соглашаюсь? — ехидно спросила Реана.
— Сопротивляешься. Если сменить имя, пророчество, даже направленное на тебя, может тебя не найти.
— Эх-ха… Да у меня и так другое имя — 'бродяга'. Я просто устала врать, что это не я была триста лет назад.
— Ты напросишься на костер и анафему…
Реана вскинула глаза.
— Может быть. А что, если я сейчас объявлю, что не Реда — мне кто-то поверит? Да и толку… Реану Безумную церковь прокляла так же охотно, как и Реду Возродившуюся.
За десяток метров до моста их встретила делегация. Городская верхушка не поленилась выстроиться в парадный строй и выспренно приветствовать Раира ол Истаилле, герцога Везариол, графа о-Виконэол, короля Лаолия и наследника имперского престола, который вовремя и уверенно отвечал, благодарил, кивал и улыбался, а Реана, остановившая коня на два корпуса позади, сидела и мечтательно раздумывала о том, что не обязана и не будет участвовать в этой и подобной тягомотине.
Через полчаса копыта их коней гулко простучали, наконец, по мосту. Северяне въехали в Эрлони через Красные ворота сразу после восхода солнца. Пару кварталов спустя город проснулся, задвигался, заскрипел ставнями, встречая войско шумом, выкриками и стайками ребятни.
Раир отметил, что стены находятся в великолепном состоянии, чего он даже не ожидал. А вот шумным ликованием толпы обмануться сложно. Здесь ещё вовсе не уверены, что Лаолиец лучше Кадарца. Радуются скорее тому, что ситуация, наконец, прояснилась. Да и репутация Ведоирре делает свое дело. Однако лучшие люди города ясно дали понять, что герой там или не герой, а в Древней Столице ты покамест чужак и таковым останешься, пока не докажешь, что вправе надеть имперский венец. Что ж, доказывать свое право Раир приготовился давно. Устроить в осаждённом городе идеальный порядок — с благословения Тиарсе, справиться возможно, тем более, что город сам позвал его. А после первого же штурма северяне и Эрлони окажутся повязаны накрепко. Шегдар и город-раба не слишком жаловал, а уж город-перебежчик и подавно щадить не будет. Да вот не учел, что в кулаке у него была только верхушка, и то не вся. А сам город, как и вся Арна, мечтал о независимости да тихо скрипел зубами. Вот и докажем Древней Столице, что она имеет право на высоко поднятую голову, на подлинную, а не формальную свободу и на уважение! А Раир-Ведоирре вправе рассчитывать на корону своих предков.
Реана чувствовала, что тихо шалеет. Город изменился… немного. Во всяком случае, на Глинянке перемен не было заметно. Где-то бочком втиснули хибару в щель между домами, где-то пробили переулок на месте снесённого здания… если изменились какие-то детали: цвет стен или камни мостовой на улице, шедшей от Красных ворот, — то такие мелочи Реана могла и забыть. А вот этот трехэтажный серый дом с красной облицовкой углов и чёрно-белой мозаикой по фронтону она помнила. В этом доме жил банкир родом из Занги, уважаемый горожанин с женой, тремя детьми, брюшком и плешью. А через четыре дома будет проулок слева, пешим не разминуться, выводящий после серии подъемов, спусков и извивов прямо к Малому мосту на Замковый остров, к Веройге. А ещё дальше впереди, метрах в пятистах, улица сворачивает градусов на сорок пять вправо, и где-то через километр, свернув с улицы ещё направо, можно дворами и проулками пройти насквозь Нижний город, спуститься в Собачницу, к причалам, где давно уже сгнил, наверное, старый дом на самом краю настила, у воды. Дом, где люк в полу открывался прямо в воду, и который окрестные жители — по ту сторону пустыря — полагали проклятым и населённым нечистью…
Реана не сомневалась в живости своего воображения, а потому не размышляла о том, какая шизофреническая ностальгия накроет её при виде храма Таго или стен Веройге, замка.
Она специально избегала глядеть по сторонам, выспрашивая у Раира имена дворян, однако ностальгия всё равно не подкачала. Ол Лезон, ол Жернайра — имена были ей знакомы, давно, ещё три века назад. Разве что ол Лезона звали Нохо, а не Гвер, как того, прежнего. Едва выпутавшись из имён, Реана почувствовала, что у неё в самом прямом смысле слова кружится голова: при виде белых хищных башен с зубчатыми краями и между ними — чёрных ворот морёного дуба, обитых сталью. Спасибо хоть во внутренних помещениях обстановка переменилась. Впрочем, особого счастья это Реане не прибавило. Зато прибавилось уверенности, что на 'Реду' откликаться будет совсем просто…
— Раир, я лучше где-нибудь в другом месте размещусь, ладно?
Раир внимательно посмотрел на неё, улыбнулся словно бы с облегчением.
— Здесь тебе всё равно отведут комнаты. Но жить можешь где угодно, конечно.
— Я займусь ранеными, значит, и жить будет проще всего при больнице, — пожала плечами Реана. Он, похоже, ещё не видел здешнюю больницу, потому не стал отговаривать. — Туда и пойду.
— Погоди. Сначала я приглашаю тебя отобедать в Веройге. Через два часа после полудня, придёшь?
— Приду. Надеюсь, это не императорский обед для всех придворных и прихлебателей?
— Нет, — рассмеялся Раир. — Хвала Тиарсе, нет. А вот вечером придётся сидеть на Совете.
— Чтоб лучше спалось? — мрачно спросила Реана. — Ладно, до вечера ещё целый день. Увидимся.
Из замка она выбралась почти бегом, избегая глядеть по сторонам.
За утро она успела лично осмотреть крепостные стены, удостовериться, что солдаты размещены в хороших условиях — казармы в городе были обширные, с запасом строенные. И — чтобы день скучным не показался, — наткнуться на Хейлле.
— Ха! А ты здесь откуда?
— По воле Тиарсе, я арнец, — улыбнулся Хейлле. — Воин, правду сказать, из меня никудышный, да ведь и поэт на что-то сгодится.
— Хейлле! — рассмеялась Реана. — Ты и в самом деле гений! Чокнутый!
В верхних казармах, где обитал Хейлле, она просидела пару часов. Альдзелд яро и неожиданно зло ругал войну как явление, шёпотом спел Реане одну балладу… Шёпотом — потому, что пение таких песен вслух впору приравнять к государственной измене за подрыв боевого духа, настолько мрачной эта баллада была. Реана поёжилась.
— Таких песен я не стану петь на войне, — вздохнул Хейлле. — На войне нужно петь о мире. И о победе, о чести… Слушай, вот сейчас мы сидим тут, а в армии Дракона, возможно, идет Джалар из Эгзарта! Я так давно хотел его увидеть, а тут эта война, будь она неладна! — он рванул струны в злом аккорде.
— Может, как раз на войне и увидишь, — пожала плечами Реана. — А кто это такой?
— Это… Меня назвали Голосом Эиле, а по справедливости назвать следовало его! Джалар-ахат нок Эгзарт [кад. 'ахат' — 'поэт'] — величайший поэт нашего времени!
— Хотела бы я прочесть стихи человека, которого ты называешь величайшим поэтом, — качнула головой Реана.
— Я расскажу! — расцвел Хейлле. — Я, волею Килре, его стихи знаю, не хуже, чем свои!
Он действительно 'рассказал' — отложив альдзел, декламировал чужие стихи так же вдохновенно, как пел свои песни. Если Хейлле складывал песни скорее меланхоличные, в сине-зеленом спектре, так сказать, то из стихов Джалара била горячим гейзером огненная жизнь, жгучая, яростная, свободная, как
