…Но хуже всего то, что нельзя доверять и себе…
Реда снова подошла к окну, даже не взглянув на стол и бумаги. Окно она так и не закрыла, и в комнате по-прежнему пахло дымом и осенью, а подоконник тонул в лунном свете. Сама луна уже не была видна из комнаты, её скрывала западная башня. Но если облокотиться на камень подоконника, подаваясь влево, насколько позволяет проём окна, то её ещё вполне можно разглядеть. Реда воспользовалась этим, чтобы послать безумной мерзавке ещё один ненавидящий взор… и осталась у окна. Сердце прекратило метаться, злость отчасти приглушила тоску — на время. Но приглушить не значит победить. Разум не мог заставить замолчать сердце, а сердце не могло заставить императрицу поступать по-человечески, а не с логичной безжалостностью машины. Выхода не было. В этой бестолковой и безнадежной борьбе до сих пор не нашёлся и едва ли когда-то наметится выход. Реда оставалась человеком, хотя и боролась с этим проявлением слабости яростно и неустанно. Но ничего не менялось. Она могла поступать так, как будто чувств у неё нет, она могла даже сама верить порой, что чувств у неё нет. Но она не могла уничтожить их. И редко, очень редко, в такие ночи, как эта, всходила безумная луна, и не существующее почти никогда сердце императрицы заражалось вдруг этим безумием. И от этого не было средств.
Притихшее сердце ровно ныло, тягучей, муторной болью, оно обречённо молчало, лишь изредка нервно вздрагивая. Оно бы и радо метаться, но сил не осталось, мерзавка-луна выпила все силы, ледяные ладони ровно и равнодушно сдавливали сердце, и оставалась только тоска, неспособная прорваться болью. Эта тоска не имела ничего общего с неприятностями, усталостью или сложностями, возникшими почему- либо. Тоску не объяснить с точки зрения логики, и именно за это Реда больше всего ненавидела её. Что невозможно объяснить, с тем невозможно бороться. Никакой разум не подскажет, как победить то, чего не понимаешь. Все может быть отлично, ситуация под контролем, никаких непредвиденных гадостей не случается, судьба и обстоятельства послушно пляшут любой танец по твоему заказу. И вдруг оказывается, что всё паршиво. Хотя все досадные мелочи тебе ничуть не мешают. Хотя логика уверенно докладывает, что наши наступают по всем фронтам. Хотя разум говорит, что все схемы работают без сбоев. Но сердце ни в грош не ценит эти заверения, а вопит во весь голос, что жизнь невыносима. И плевать на любые аргументы.
Реда прикрыла глаза, прячась от луны, и увидела ясно, до мелочей, свою комнату — кабинет, спальню, а зачастую и столовую, и единственную комнату для отдыха. Всего год с небольшим, как перенесла столицу сюда, в Раад, а чувство, будто вся жизнь прошла в этом кабинете. Тысячу раз на дню виденные стены. Шкафы с книгами. Стол с бумагами. Диван под чёрным бархатом. Толстая дубовая дверь. Высокий потолок. Скрытая дверь потайного хода. Реде вдруг пришла в голову бредовая мысль запереть входную дверь и подземным коридором выбраться на улицу. Уйти в лабиринты Великих гор, переждать там, пока уляжется невероятный переполох: немыслимо! Императрица исчезла! — поменять внешность и уйти. Да хотя бы на восток, в неизвестность. Или наоборот, в Зангу. В пираты.
Императрица усмехнулась. Да, получилась бы далеко идущая шутка! Далеко уводящая. Она прекрасно знала, что не отправится даже побродить по Вишнёвому оврагу, хотя этого никто и не заметил бы даже, потому что нет такого сумасшедшего, который полезет в кабинет Реды. (Был один, а вот с этого вечера нет). На несколько часов, и забери их Верго, эти бумаги!
Она снова усмехнулась одними губами и открыла глаза. Поднявшаяся луна, хотя и невидимая за крылом замка справа, не пожалела лучей на Великие горы, и далёкий хребет лежал фантасмагорическим месивом ярких брызг света и непроницаемо тёмных пятен. Мир был огромен, как бескрайнее небо, бесстыдно роскошествующее в живых россыпях звезд. По картам и по любым другим документам это её земля. От Сурового моря до границ Дазарана. На деле же ей принадлежала одна эта комната: пятнадцать шагов в длину, десять в ширину, — и мебель и книги в ней. Но и эта малость — зачем? Зачем ей десятки народов, принадлежащие императрице ол Тэно, когда она не властна над одной даже собой?… Реда, что означает 'Кровавая', получившая давным-давно от родителей, которых никогда не помнила, единственное наследство: имя 'Лэн', 'Лэнрайна', что значит 'Воздушная'. Сколько она себя помнила, она ненавидела это имя, потому что тогда уже ненавидела всё и всех, не зная другого способа выжить. И прекрасно видела, насколько далека от нее, вечно голодной, ободранной, грязной и злой, чистенькая весёлая Лэн в лентах и кружевах. И потому охотно приняла от подчинившихся ей таких же нищих другое имя: Кхадера, зеленоглазая ведьма, — похожее на хриплый смешок и похожее на неё.
Сапома, Рысь, звали её только за глаза, хотя это имя она принимала тоже. Она не знала, не могла бы поручиться, что огромная кошка, приходившая иногда ещё к нищей девчонке, всегда была одна и та же. Разум говорил, что рыси столько не живут. Сердце не сомневалось, что эта будет жить, пока жива она сама. Но Сапома-кошка бродила сама по себе. Сапома-императрица могла только в ярости метаться по клетке.
Реда резко отвернулась от окна, прошла по комнате, подчиняясь рваному ритму безумной луны, сводящей с ума луны. Двадцать пять лет как умер старый император, двадцать пять лет как из ниоткуда появилась зеленоглазая ведьма, вынырнула из небытия столичных трущоб, назначив себе возрастом пятнадцать, потому что настоящего своего возраста она никогда не знала, а пятнадцать было возрастом совершеннолетия. Двадцать пять лет как она обменяла неприкаянность нищенки на звание императрицы. Разве выбор не был очевиден? Разве не к власти она стремилась все эти годы? И разве не её слово решает теперь судьбу огромной Империи, втрое расширившей границы — её трудами? Всё сделано верно, каждый шаг высчитан до мелочей, каждая возможность учтена, и риск оправдывал себя. И хватало сил и выдержки исправлять ошибки, менять планы даже в последнюю минуту, или стоять на своем, вырывать победу, скрипя зубами от злости и с головой, кружащейся от усталости — назло Вечным, судьбе и любой дряни, становившейся на пути. И в результате добиться своего.
Так почему же, разорви меня Таго, мне так паршиво?!
Реда вдруг поняла, что снова подошла к окну, описав с полдюжины нервных кругов по комнате. За окном лежал мир. Мир, который принадлежал нищей девчонке, никому не известной и слабой, измерявшей путь шагами — от одного случайного обеда до следующего. Императрица, Таги, любимица бога войны, измеряла пройденное годами — от одной победы до следующей. Уже тринадцать лет. Впереди — ещё больше, и ничего нового. И единственно, где она ещё чувствует, что мир вне замка — не выдумка, не гобелен на стене, а реальность, — это в походах. Когда, как и прежде, меряет путь шагами, и каждый шаг нужно отвоевать, а времени слишком мало, чтобы помнить об одиночестве. Бесплодности. Бессмысленности. Потому что ни одна проблема не приносит ничего, кроме новых проблем. Новые проблемы требуют новых решений, а решив одну, тут же получаешь ещё десяток.
Реда снова пустилась наматывать круги по комнате, но уже не так нервно, и кулаки разжались.
Лучше всего, если философствовать некогда. Когда дел настолько больше, чем времени, что на тоску его уже не остается. Когда императрице некогда быть человеком. Потому что социальный статус не подвержен тоске, апатии и мрачным предчувствиям, — это привилегия человека. Вот пусть люди ею и пользуются. Мне и без того скучать не придется. А стоит только на минуту расслабиться, и сколько сил впустую!
Никому не позволять пробиться сквозь маску. Никому не показывать свою слабость. Никого не подпускать ближе, чем необходимо. Никто не должен видеть в императрице человека, иначе… Да вспомнить того же Лиаро…
Это воспоминание было из категории запретных, о чём она забыла на мгновение — на время вполне достаточное, чтобы всё окружающее вытеснила синева, такая яркая, что казалась даже неестественной для цвета радужки. Огромные глаза, в которых жалость почти полностью вытеснила боль, бездонный океан жалости, и на миг Реда почувствовала, что повисла без почвы под ногами, слабая, беспомощная и перепуганная. Но её ярость — ненавижу беспомощность!! — оказалась сильнее, и выжгла все остальные чувства, багрово полыхнув в мозгу и собравшись почему-то во рту металлическим вкусом крови. Глаза обрели способность видеть и сообщили, что Императрица стоит, безрезультатно сверля взглядом стену. Реда криво усмехнулась и расслабила кулаки и разжала зубы, освободив прокушенную губу. Не хочешь чувствовать — не вспоминай ощущений. И нечего тянуть из болота забвения то, чему там самое место.
Она провела языком по губам. Вкус крови и запах дыма. Лучше, разумеется, когда кровь не столько твоя собственная… Она снова усмехнулась. И что за разница — кто из Вечных тебе помогает: боги или нечисть, — если у тебя есть гордость и разум, и сила, и весь мир склонится перед тобой! Каждый сам за себя. Даже те, кто проповедуют всепрощение, заботятся о себе, попросту не умея иначе унять совесть.
