уже знает о событиях прошлой ночи. Я решил довериться ему и рассказал о том, как накануне в ресторане за нами следил какой-то алжирец, о взрыве в квартире Изабел и о машине, поспешно отъехавшей от тротуара при моем приближении.
— Вы бы узнали этого человека из ресторана? — спросил Баум.
— Пожалуй, да. Если не сбреет усы и не изменит прическу.
— Покажу вам снимки, сделанные нашими сыщиками. Может, опознаете кого-нибудь, — прикрыв деликатно рот ладонью, Баум поковырял в зубах зубочисткой, — Хорошо бы установить связь автошколы Марсо с 'Луной' и выйти на того, кто стоит за их спинами. Плясать мы должны от этой печки…
— Мне придется слетать на денек в Германию и на денек в Лондон, сказал я.
— Ничего не имею против, мы пока постараемся отыскать дом. И наведем справки в алжирском землячестве.
Принесли великолепный рокфор — он мгновенно исчез.
— Только не возвращайтесь самолетом — в аэропорту жесткий контроль, посоветовал Баум, доедая сыр, — Лучше всего через Бельгию по шоссе. Номер 365, пропускной пункт в Эргюлине. Там у вас проблем не будет, — он записал что-то в блокнот.
— Может оказаться полезным Шаван? — спросил я, — Как вы думаете? Ведь он был связан с Артуняном.
— Этот тип всегда полезен, когда нужно связаться с преступным миром. Но у вас другой случай. Знаете, в вашем деле я бы и родной бабушке не доверился.
— Так вы ему не доверяете?
— Никому я не доверяю, в том числе и вам. Профессиональная привычка. А что касается Альбера Шавана — и в полиции у него немало друзей, и в преступном мире. И те, и другие с ним считаются, даже уважают. Такие посредники существуют повсюду. Но есть одна тонкость — его собственный бизнес не совсем легален. Он сам из мафии и, стало быть, уязвим. И управляем. Неспроста вас взяли в оборот у самого его порога. Откуда узнали, что вы к нему собрались?
Я припомнил чернокожего охранника у входа в заведение Шавана — как он приплясывал от холода в своем длинном не по росту плаще. И двух молчаливых подручных с напомаженными волосами. Та ещё публика…
— Кстати, — прервал мои воспоминания Баум, — Кто такой Брансон?
— Расскажу, когда вернусь, — пообещал я.
— Мы заодно проверили и Робертона, — сказал Баум, — Таков порядок. Может, вам это интересно — он состоял в 'Союзе молодых коммунистов', когда учился в лицее в Гренобле. Был членом троцкистской ячейки в Сорбонне. Теперь подвизается в крайне правой экстремистской националистической группе 'Аксьон де ля Франс'. Странные политические метания и довольно проворные для человека его лет — ему под сорок. Так не забудьте мне рассказать о Брансоне…
Сообщение о взрыве появилось в первых выпусках 'Франс Суар' и 'Монд' хорошо хоть, не на первых полосах. Я и так причинил Изабел множество хлопот — не хватало еще, чтобы газеты подняли шумиху. К счастью, репортеры пока не связали событие с английским посольством: просто взрыв в квартире по неизвестной причине, пострадавших нет.
— Тебе обязательно писать об этом? — спросил я Артура, когда мы встретились в его любимом баре.
— Конечно. 'Рейтер' не может обойти этот случай, ведь Изабел английская подданная. Полиция утверждает, что была использована пластиковая бомба и, стало быть, это попытка убийства. Изабел все утро допрашивал полицейский инспектор. Такого не скроешь.
— Ну хоть смягчи как-нибудь, Артур, — попросил я.
— Попробую. Но боюсь оказаться в дураках: если не будет других новостей, то все газеты по обе стороны Ламанша распишут этот взрыв.
— О Господи, этого только не хватало!
Артур решил переменить тему:
— Как тебе Таллар? Какие у него были мотивы для встречи?
— Встреча прошла с пользой для меня, — сказал я, — Получил от него координаты одного любопытного парня в Кельне…
— Поедешь в Кельн?
— Завтра же. Оттуда в Лондон. Вернусь через пару дней. А насчет мотивов Таллара — у него их попросту нет. Мотивы есть у 'нашей партии'. У этой дамы все есть — мнения, познания и прочее. Таллар сам по себе не существует, он просто инструмент для исполнения пожеланий 'нашей партии'.
Вечером того же дня Изабел принесла то, что осталось от моих пожитков, в грязноватую гостиницу на Левом берегу. Бритвенный прибор уцелел, но весь оказался забит пылью.
— Остаться не могу, — сказала Изабел, — Меня ждет подруга. Поживу у нее, пока не уладится с моим жильем. Береги себя, милый.
Мы поцеловались, как всегда, нежно и она ушла.
Я достал из кармана бумаги, которые получил от Таллара. На одной странице — биография Иоханнеса Мюллера, на трех — материалы суда, в том числе множество подробностей о том, как жестоко он обращался с заключенными. И, наконец, указания, как обращаться с ним самим. Если попробует уклониться от беседы, проявить жестокость — это помогает. Он зациклен на двух вещах: страшится Божьего суда и уверен, будто стал жертвой судебной ошибки. Можно сказать, что меня прислал Рейналь. Можно предложить похлопотать за него — за Мюллера, то есть — перед международным судом. Естественно, на самом деле этого делать не следует.
Я обдумал прочитанное и позвонил Артуру. Позже он перезвонил мне и сообщил то, о чем я его просил: имена всех членов Международного суда в Гааге.
ГЛАВА 19
Из отеля в Кельне я позвонил нашему сотруднику в Берлин и попросил перезвонить мне по спецлинии. Спустя полчаса он уже знал, что именно интересует меня в Целендорфе. Кельн был весь укутан снегом, шпили знаменитого собора вонзались в серое декабрьское небо, будто два черных пальца. Мимо с грохотом и звоном проносились трамваи, пешеходы осторожно двигались по скользкому тротуару. Таксисты заламывали несусветные цены, так что портье никак не мог с ними договориться. Какой-то коротышка с военной выправкой вышел из отеля следом за мной и тоже остановился на тротуаре. Его появление сильно меня озадачило — я приметил этого человека ещё в самолете, он сидел тремя рядами позади меня. Я кивнул ему, но он никак не отозвался. Тут как раз два такси остановились одновременно, и портье распахнул дверцу первого, приглашая меня.
— Куда вам ехать? — спросил он. Я назвал адрес.
— Леопольдштрассе тридцать четыре, шнелль! — громко повторил он, обращаясь к водителю. Коротышка остался на тротуаре — второе такси было наготове. Отъезжая, я услышал, как позади хлопнула дверца.
Решившись проверить мой убогий немецкий, я спросил:
— Что это за район, куда мы едем?
К моему удивлению, таксист понял вопрос.
— Поганое место. Худшее в Кельне. Преступлений много, не всякий возьмется туда пассажира везти. Вам-то туда зачем?
— Одного человека надо повидать.
Мы миновали грандиозное здание выставочного центра 'Мессе Халле' и теперь двигались вдоль бесконечной фабричной стены. Вбок уходили ряды однообразных жилых домов, кое-где мелькали желтые огни дешевых забегаловок. Номер тридцать четыре по Леопольдштрассе оказался как все — из красного кирпича, с квадратными окнами и ступенчатой крышей. Снег кое-как припорошил мусорные баки вдоль тротуара, кучу какого-то тряпья и старое велосипедное колесо. Двое парней в клетчатых куртках стояли на
