ему: всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберег доселе».
Бывшей блудницей Марию Магдалину считает популярная традиция, из которой исходили и многие художники, изображавшие ее кающейся, однако тексты Нового Завета эту традицию не подтверждают. Евангелист Лука упоминает ее впервые в перечне женщин, которых Иисус «исцелил от злых духов и болезней: Мария, называемая Магдалиною, из которой вышли семь бесов» (8:2). Из этого можно сделать вывод о психическом заболевании Марии, ее «одержимости злым духом», что можно, конечно, в известном смысле считать греховностью, – но только в религиозном смысле. Причиной того, что Марию Магдалину до встречи ее с Иисусом стали считать блудницей, было ошибочное отождествление ее с другой женщиной, о которой Лука говорит непосредственно перед первым упоминанием о Марии. Лука рассказывает, как некий фарисей пригласил Иисуса к себе «вкусить с ним пищи», и во время этой трапезы «женщина того города, которая была грешница… принесла алавастровый сосуд с миром и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром» (7:36– 38). В 591 году папа Григорий I Великий во время пасхальной проповеди заявил, что Мария Магдалина и упоминаемая Лукой до нее блудница – одна и та же женщина. Ватикан исправил эту ошибку – правда, с большим опозданием – в 1969 году.
Разница в отношении Иисуса к евреям и язычникам наиболее четко проявилась в вопросах исцеления. На просьбу хананеянки (по другой версии – сирофиникиянки) излечить ее душевнобольную дочь Иисус вначале не ответил ни слова, а затем заявил: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева». Женщина продолжала умолять его и услышала от Спасителя: «Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам». Однако настойчивость припадающей к его ногам женщины и ее непоколебимая вера в его божественные способности все-таки смягчили Иисуса, и он исцелил ее дочь. О различии в отношении Иисуса к иудеям и язычникам свидетельствует и его наставление апостолам: «На путь к язычникам не ходите, и в город Самарянский не входите» (Матфей 10:5, 15:22–28; Марк 7:25–30).
Как свидетельствует евангелист Матфей, когда присланные первосвященниками вооруженные люди схватили Иисуса в Гефсиманском саду, один лишь Петр пытался защитить Учителя. Он «извлек меч свой и, ударив раба первосвященникова, отсек ему ухо» – но затем подчинился приказу Иисуса: «Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут» (26:52). Значит ли это, что Иисус был пацифистом, противником любого применения оружия? Ответ на этот вопрос можно найти у евангелиста Луки, который сообщает (22:36–38), что в конце Тайной вечери Иисус, спросив учеников, имели ли они в чем-либо нужду, когда он посылал их по делам «без мешка и без сумы и без обуви», повелел им: «Но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч». Тем самым, апостолы получили конкретный приказ вооружаться, и, видимо, не впервые, поскольку тут же доложили Иисусу: «Господи! Вот здесь два меча», – на что последовал ответ: «Довольно» (очевидно, Иисус и его ученики готовились к встрече с немногочисленным противником). События в Гефсиманском саду Лука также излагает (22:49–51) несколько отлично от Матфея, а именно: «Бывшие же с Ним, видя, к чему идет дело, сказали Ему: Господи! Не ударить ли нам мечом? И один из них ударил раба первосвященникова и отсек ему правое ухо. Тогда Иисус сказал: оставьте, довольно. И, коснувшись уха его, исцелил его». Таким образом, Лука утверждает, что Иисус санкционировал приобретение двух мечей и применение одного из них (не возразил на предложение «ударить мечом» и вмешался только после этого удара, убедившись, вероятно, в бесполезности дальнейшего сопротивления). Рассуждая о пацифизме Иисуса, следует также помнить его знаменитые слова, приведенные в Евангелии от Матфея: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (10:34).
Как утверждают историки, Понтий Пилат был человеком грубым и ограниченным, не понимавшим психологии населения управляемой им провинции, – словом, тупым римским чиновником. Его прокураторство (26–36 годы нашей эры) было ознаменовано многими жестокостями и несправедливостями, до крайности ожесточившими против него население Иудеи. Однако в деле Иисуса Христа римский прокуратор Понтий Пилат, если верить евангелистам, проявил себя с совершенно другой стороны. В то время как иудейские вожди и возбуждаемая ими толпа требовали казнить Иисуса, прокуратор пытался найти любую возможность сохранить ему жизнь. Лишь окончательно убедившись, что упрямая настойчивость иудеев непреодолима, а дальнейшие попытки спасти обвиняемого могут привести к восстанию, которому иудеи способны придать опасный для Пилата характер выступления в защиту интересов римского императора, прокуратор приговорил Иисуса к распятию. При этом он «взял воды и умыл руки перед народом», использовав, таким образом, старинный иудейский обычай, символизировавший невиновность в пролитии крови (отсюда выражение «умыть руки»). В настоящее время существует несколько версий, объясняющих причины такого поведения Пилата. Первая из них отражена в знаменитом романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Обусловлена она тем историческим фактом, что первоначальная враждебность христианства к Понтию Пилату постепенно исчезла, «раскаявшийся» и «обратившийся к христианству» Пилат стал героем ряда новозаветных апокрифов и был даже канонизирован коптской церковью. Другая версия, значительно более реалистичная, связана с коррумпированностью римской администрации тех времен и алчностью исторического Понтия Пилата. Сторонники ее полагают, что прокуратору просто-напросто была обещана взятка за сохранение жизни Иисуса (евангелисты подтверждают, что у Иисуса имелись достаточно влиятельные сторонники – например, его тайный друг Иосиф из Аримафеи, член иерусалимского синедриона). Представляется интересной также версия, согласно которой Понтий Пилат стремился сохранить жизнь Иисусу, потому что рассчитывал на возможность конфликта между его приверженцами и ортодоксальными иудеями в храме или вблизи него во время пасхальных празднеств. Такое столкновение предоставило бы римлянам законный повод вмешаться для наведения порядка и благоприятные условия для ограбления храма слугами Пилата «под шумок». Знавший об этих планах прокуратора первосвященник Каиафа решил пожертвовать жизнью Иисуса, дабы сохранить храмовые ценности. Сторонники этой версии напоминают, что накануне праздника пасхи прошло собрание синедриона, на котором «положили… взять Иисуса хитростью и убить… только не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе» (Матфей 26:3–5). Это решение Каиафа мотивировал следующим образом: «Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Иоанн 11:50).
Возмущенный поведением иудеев, настоявших, вопреки прямо высказанной воле римского прокуратора, на казни Иисуса Христа, Понтий Пилат решил хоть как-то отомстить им и приказал прикрепить над головой распятого Иисуса табличку с надписью на еврейском, греческом и латинском языках: «Царь Иудейский». Первосвященники обратились к прокуратору с просьбой сменить надпись: по их мнению, в ней следовало указать, что Иисус не царь, а лишь мнил себя таковым. Убедившись, что иудеи полностью ощутили всю унизительность для них этой надписи, Пилат отклонил их просьбу сменить ее и с нескрываемым злорадством заявил: «Что я написал, то написал» (Иоанн 19:19–22).
Даже в столь важном вопросе евангелисты противоречат друг другу. Марк (автор самого раннего из Евангелий, 15:34) и Матфей (27:46) говорят, что последними словами Иисуса на кресте были: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» Однако Лука утверждает: «Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух» (23:46). Иоанн же, единственный из евангелистов присутствовавший при распятии, свидетельствует: «Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух» (19:30). Интересно, что бы сказал по этому поводу пророк
