дряни с полицейскими усмешками! Здесь я стою на своих ногах! Руки его бессознательно потянулись к эмблеме на тунике.
На востоке возникли светящиеся полоски, потом образовались просветы, заставившие померкнуть звезды. Началось торжественное шествие зари сквозь разбитый горизонт. Она была так красива, что он забыл обо всем. Есть вещи, не поддающиеся описанию, подумал он.
Он никогда не думал, что здесь можно найти нечто подобное этой красоте.
— Прекрасное утро, сэр, — сказал за спиной охранник.
— Да, прекрасное.
Герцог кивнул, думая: «Возможно эта планета способна давать жизнь. Возможно, она будет домом для моего сына».
Потом он увидел человеческие фигуры, движущиеся по цветочному полю. Это были собиратели росы. Вода здесь так ценна, что собирать нужно даже росу.
Но она может оказаться и камерой, думал Герцог.
* * *
«Быть может, самым ужасным моментом познания является то, когда ты понимаешь, что твой отец — обычный человек из плоти и крови».
Герцог сказал:
— Пол, то, что я думаю, ужасно, но я должен это сделать.
Он стоял возле портативного адоскупера, принесенного в конференц-зал к их завтраку. Чувствительная рука прибора мягко повисла над столом, напоминая Полу некое таинственное, ныне вымершее животное.
Внимание Герцога было направлено на окна, выходившие на посадочное поле и клубы пыли за ним на фоне утреннего неба. Перед Полом стоял аппарат с фильмом о религиозных обрядах Свободных. Он был составлен одним из экспертов Хавата, и Пол обнаружил, что воспоминание о фильме волнует его воображение! Лизан ал-Гаиб!
Он мог закрыть глаза и вспомнить крики толпы. Так вот, на что они надеются, подумал он. И он вспомнил, что сказала старая Преподобная Мать: «Квизац Хадерах». Воспоминания вызвали в нем чувства, связанные с ужасной целью затенить этот страшный мир, наполненный непонятной ему враждебностью.
— Отвратительно, — сказал Герцог.
— О чем вы говорите, сэр?
Лето повернулся к своему сыну и посмотрел на него.
— О том, что Харконнены думают, будто смогут обмануть меня, посеять недоверие к твоей матери. Они не знают, что скорее я не буду доверять себе.
— Я не понимаю, сэр.
Лето опять повернулся к окну. Белое солнце находилось на том самом месте, где ему было, положено находиться по утрам.
Медленно, говоря тихо, чтобы не выдать свой гнев, Герцог рассказал Полу о таинственной записке.
— Вы бы могли и меня ввести в заблуждение, — сказал Пол.
— Они должны думать, что им это удалось, — сказал Герцог. — Они должны считать, что я настолько глуп. Все должно быть естественным. Даже твоя мать не должна знать об этой хитрости.
— Но, сэр, почему?
— Ответом твоей матери не должно быть действие. О, она способна на высший акт, но на карту поставлено слишком многое. Я надеюсь выкурить предателя из его норы. Пусть они считают, что им удалось обмануть меня.
— Почему вы говорите мне об этом? Может быть, я выдам все это.
— В данном случае, за тобой следить не будут, — сказал Герцог. — Ты будешь хранить секрет. Ты должен: — Он подошел к окну и проговорил, не оглядываясь: — Но если со мной что-то случится, ты можешь рассказать ей правду — что я никогда в ней не сомневался. Я хочу, чтобы она это знала.
Пол поняв, что отец говорит о смерти, быстро проговорил:
— С вами ничего не должно случиться, сэр. Это…
— Помолчи, сын.
Пол смотрел на отца и видел усталость в повороте его шеи, в сутулости плеч, замедленности движений.
— Вы просто устали, отец.
— Да, я устал, — согласился Герцог. — Я морально устал. Меланхолический процесс упадка Великих Домов захватил, наконец, и меня. А когда-то мы были очень сильны.
Пол быстро и сердито проговорил:
— Упадок не коснулся нашего Дома!
— Разве?
Герцог повернулся, посмотрел на лицо сына и тот увидел темные круги под глазами и циничную усмешку, искривившую его губы.
— Мне следовало бы обвенчаться с твоей матерью, сделать ее Герцогиней. Но… мое холостяцкое положение оставляло надежду некоторым Домам, что через их дочерей возможен союз с нами. — Он пожал плечами. — Так что я…
Мать объясняла мне это.
— Ничто не приносит предводителю большего расположения, чем бравада, — сказал Герцог, — и я вынужден был напускать на себя этот вид.
— Ты хорошо руководишь, запротестовал Пол. — Ты хороший руководитель. Люди охотно следуют за тобой и любят тебя.
— Мои отряды пропаганды — одни из лучших, — сказал Герцог. Он опять отвернулся к окну. — Здесь, на Арраки, у нас есть большие возможности, чем может предполагать Империя. И я все иногда думаю, что для нас было бы лучше, если бы мы ушли от этого, отступили. Иногда я желаю, чтобы мы безвестно растворились среди этих людей, могли стать менее выставленными на показ.
— Отец!
— Да, я устал, — сказал Герцог. — Тебе известно, что мы используем остаток спайса в качестве сырья и имеем уже собственную фабрику по производству пленки?
— Что, сэр?
— Мы не можем оставаться без пленки, — сказал Герцог. — Кроме этого, как мы бы смогли снабдить информацией периферию? Люди должны знать, как я хорошо ими правлю. Как они об этом узнают, если мы сами об этом не скажем?
— Вам нужно отдохнуть, — сказал Пол.
И снова Герцог посмотрел в лицо своему сыну.
— У Арраки есть еще одно преимущество, о котором я почти забыл упомянуть. Спайс здесь везде. Им дышишь, его ешь, он почти во всем. И я нахожу, что это создает некоторый иммунитет против самых распространенных ядов. А необходимость следить за каждой каплей воды ставит все производство под строжайший контроль. Мы не можем уничтожить большую часть населения, и мы также не можем подвергнуться такого рода нападению. Арраки делает нас безупречными в моральном и этическом отношениях.
Пол начал было говорить, но Герцог прервал его, сказав:
