Сбавив скорость, Каталински направил марсоход вокруг Сфинкса, к тому его боку, где, судя по схеме, находился еще один вход.
Порывы ветра то и дело гоняли по равнине ржавую пыль, и как ни силился инженер отыскать следы командира, это у него не получалось. Возможно, где-то, за каким-то камнем, и сохранился уберегшийся от ветра отпечаток рубчатой подошвы, но Каталински не обладал способностями детектива и не мог его отыскать. Он медленно проехал вдоль всего каменного бока Сфинкса, напряженно, чуть ли не до слез, вглядываясь во все выступы и трещины, но ничего похожего на вход так и не обнаружил.
Ощущая нечто похожее на панику, инженер развернул вездеход и направился обратно, с еще большей тщательностью исследуя проплывающую мимо каменную стену. И наконец заметил зигзагообразно уходивший вверх узкий карниз. Пройдясь по нему взглядом, Леопольд Каталински убедился в том, что карниз упирается в глухую стену.
«Лео, я вижу вход… Попробую добраться до него – он довольно высоко…»
Командир видел вход. Видел отсюда, снизу. А теперь отсюда никакого входа не видно. Не то место? Или вход закрылся – точно так же, как закрылись ворота в туннеле?..
Каталински выключил двигатель, выбрался из ровера и направился к мрачному боку инопланетного чудовища, внимательно глядя себе под ноги.
То ли тому, кто держал в своих руках нити человеческих судеб, захотелось чуть-чуть помочь одной из миллиардов марионеток, воображающих себя вполне самостоятельными, то ли он решил ускорить действие, чтобы приблизить развязку и посмотреть на другие сценки – так или иначе, но, не сделав и десяти шагов, инженер оступился на присыпанном пылью камне. Его правая нога поехала в сторону, ботинок взрыхлил нанесенную ветром ржавчину – и из-под нее показался краешек чего-то очень знакомого. Каталински нагнулся и поднял разорванную звездно-полосатую обертку от армейского пищевого батончика. Эту обертку некому было оставить здесь, кроме Эдварда Маклайна, – командир, вероятно, решил подкрепиться перед восхождением.
А значит, место было именно то.
Леопольд Каталински выпустил обертку из пальцев и побрел назад, к вездеходу, за тросом. Вряд ли уже стоило спешить – от быстроты его действий, скорее всего, теперь ничего не зависело.
Случались у инженера минуты, когда он желал быть командиром на «Арго». И вот, похоже, это время наступило: он остался единственным участником Первой марсианской, находившимся снаружи, а не внутри, и мог отдавать любые приказы направо и налево. Только некому было выполнять эти приказы…
Перекинув через плечо моток троса, инженер медленным шагом участника похоронной процессии начал подниматься по карнизу. Вход был, несомненно, закрыт, и вероятность успеха равнялась твердому и беспрекословному нулю, но он не мог покинуть это место, не убедившись в абсолютной незыблемости этого нуля.
Он забирался все выше и выше, упорно глядя себе под ноги и не замечая, как постепенно раздвигается горизонт, открывая новые и новые однообразные пространства, усеянные ржавой пылью почти бесконечных времен. Когда-то там, за окоемом, была другая земля, цветущая, полная жизни земля, и скользили над волнами океана быстроходные корабли, и в небе кружили белые птицы, и дважды в год выбирались на берег из своих глубин обитатели подводной страны, и великие жрецы вели с ними долгие беседы…
Каталински мимолетно удивился своим странным мыслям и на ходу расстегнул ворот комбинезона. Ветер остался внизу, а здесь царила тишь, и никакая сила не могла пробить толщу камня, толщу каменной маски с празднования хэллоуина – шабаша злобных демонов…
Шаг за шагом… шаг за шагом… Чтобы ни с чем вернуться обратно…
Леопольд Каталински был неуживчивым человеком, и тянулся за ним по жизни длинный шлейф конфликтов. У него были приятели, но не было друзей, и каждая из его сменявших одна другую трех жен бросила его, не выдержав и года совместной жизни. Впрочем, он особенно не огорчался по этому поводу, потому что внутренне всегда был сам по себе, и чем дальше, тем больше врастал в свое одиночество, все теснее сживался с ним, представляя собой в некотором роде антипода космической черной дыры – не притягивая безвозвратно, а, напротив, отталкивая все внешние объекты.
Но ему очень не хотелось оставаться в одиночестве на этой мертвой планете, без надежды на чью- нибудь помощь. И хоть он и был эгоцентристом, но не простил бы себе, если бы не использовал даже нулевой шанс…
Был в его жизни один случай… Давно, полтора десятка лет назад, когда он не превратился еще в антипода черной дыры. Ситуация, в которую попал он с однокурсником – скорее, другом, чем просто приятелем, – быстро перешла в критическую стадию: чужой район, ночь и стая то ли обкуренных, то ли обколотых чернокожих с ножами, уже тогда чувствовавших себя подлинными хозяевами Америки… Он бросил Роя и пустился наутек, спасая свою жизнь, – и после убеждал себя в том, что был уверен: Рой тоже убежит. А Рой не убежал… Он потерял много крови, но все-таки выжил, и когда Леопольд, превозмогая страшнейший стыд, навестил его в больнице, Рой бросил ему в лицо: «Ты не человек, Красавчик. Ты марсианин». В те времена Леопольда Каталински называли Красавчиком.
Тот, кто управляет марионетками-людьми, любит разыгрывать представления себе на потеху – и через несколько лет свел Роя и Леопольда на флоридском пляже. Рой тонул, и Каталински первым доплыл до него. Бывший однокурсник узнал Красавчика и оттолкнул протянутую руку, предпочитая пойти ко дну. Его все же спасли – но не Каталински, а другие…
Леопольду Каталински очень не хотелось, чтобы в неизбежном будущем, где-то в иномирье, за чертой земного бытия, командир экипажа «Арго» Эдвард Маклайн тоже оттолкнул его протянутую руку… Даже если и не существует никакого посмертного инобытия. Леопольду Каталински не хотелось ни разу больше услышать: «Ты не человек. Ты – марсианин».
Возможно, еще и поэтому он так желал попасть в экспедицию на Марс. Чтобы доказать себе, что даже на Марсе он именно человек – а не марсианин…
Древняя тропа вывела его наконец на полукруглую площадку-выемку, ограниченную глухой стеной. До верха колосса было отсюда еще довольно далеко, и туда уже не вела никакая дорога – тропа заканчивалась именно здесь, а значит, именно здесь находился один из входов, указанных на невесть как попавшей на Землю древней схеме.
Приблизившись к стене, инженер изучил взглядом кружево трещин и протяжно вздохнул. Если тут и на самом деле находился вход, то теперь он был перегорожен плитой, и отличить ее от остального монолита Каталински не мог.
Впрочем, даже если бы и смог – что это меняло? Взрывчатка была израсходована в туннеле, никаких звуковых паролей, кроме «Сезам, откройся», он не знал и очень сомневался в том, что здешняя автоматика сможет должным образом отреагировать на этот пароль из земных сказок…
– Сезам, откройся! – хватаясь за последнюю соломинку, громко произнес Каталински, чувствуя себя законченным параноиком.
Марсианскому сезаму было глубоко наплевать на эту отчаянную просьбу.
– Пошел ты, сволочь! – Инженер смачно плюнул на темную, в бледных потеках стену и показал ей выставленный вперед средний палец.
Никакой реакции вновь не последовало.
Оставалось только спуститься к вездеходу и вернуться в пустой лагерь. Связаться с ЦУПом, доложить обстановку – очень печальную обстановку – и получить категорический приказ убираться с этого проклятого Берега проклятого Красного Гора, с этой проклятой планеты. Чтобы обеспечить доставку на Землю очень-очень ценного золотого груза. А потом, с солидной суммой в кармане, закатить в Лас-Вегас и устроить себе праздник. Или совершить вояж по Европе: Мадрид… Рим… Париж… И вернуться на работу, навсегда вычеркнув Марс из своей жизни.
Из жизни – но не из памяти…
Леопольд Каталински еще раз плюнул на древние чужие камни, перевесил моток тонкого троса с плеча на шею и, смерив взглядом расстояние до верха сидонийского урода и прикинув сложность задачи, полез вверх по слегка наклонной стене, цепляясь пальцами за выступы и изломанные края трещин. Там, наверху, внутри глазницы марсианской маски, находился еще один вход. Возможно, он окажется открытым. Возможно, удастся блокировать полное опускание плиты-перегородки каким-нибудь подходящим каменным
