в пучок. Светлые головные уборы были подобны тюрбанам, причем только у одного из этого десятка над тюрбаном вздымались плюмажем три зеленых птичьих пера.
Да, это явно был какой-то религиозный ритуал, связанный с круглолицым божеством, богом Солнца, если верить Капельке Мигелю.
Жрецы продолжали петь, а крайний справа через каждые три или четыре секунды наносил удар короткой палкой с шарообразным утолщением на конце по большому круглому серебристому блюду, на двух цепях свисавшему с перекладины, похожей на турник. Неподалеку от чаши, на одной линии с костром, возвышался большой каменный куб, покрытый какими-то темными потеками, а между колоннами и боковыми стенами с обеих сторон тянулись высеченные из того же камня длинные грубо обработанные скамьи. Оглянувшись, Свен разглядел в полумраке позади чаши обитые золотыми пластинами двустворчатые двери, испещренные замысловатыми узорами, – они, как и костер, тоже находились в нише и, вероятно, вели наружу из этого храма солнечного божества.
«Открылся переход…» – вновь прозвучали в его голове слова Батлера.
И этот ритуал, и вся окружающая обстановка подсказывали Торнссону, что переход открылся не просто на Землю. Переход, кажется, открылся в прошлое…
Сердце его сжалось – но только на мгновение. Не время было погружаться в переживания, убиваться, рвать на себе от отчаяния комбинезон и посыпать голову пеплом от ритуального костра в честь солнечного бога. Нужно было принимать решение и претворять его в жизнь.
Продолжая лежать на кромке чаши, Торнссон быстро прикинул в уме два варианта своих дальнейших действий. Можно было применить вариант «разведчик» – то есть вернуться на дно чаши, подождать, пока жрецы закончат ритуал и покинут храм, а потом тоже выбраться из этого зала наружу и, стараясь оставаться незамеченным, изучить обстановку. Или же действовать по варианту «контакт» – не откладывая дело в долгий ящик, подойти к этим аборигенам, поздороваться и потребовать номер в местном отеле и аудиенцию у мэра.
«Чему быть – того не миновать, – решил пилот в стиле фаталистов. – Во всяком случае, плакать обо мне некому».
И мать, и отец его погибли в автомобильной катастрофе десять лет назад, других родственников – если они и были – он не знал, а с последней из своих многочисленных подружек, Лу Хольц, окончательно разругался за несколько дней до начала предполетной подготовки, и новой обзавестись так и не успел.
Стараясь не потерять равновесие на ободке чаши, Свен выпрямился во весь свой немалый рост, вернул фонарь на грудь и включил, направив на золотой барельеф. Лик божества засиял, изумленные жрецы резко прервали пение, и в наступившей тишине раскатился по храму громовой голос пилота:
– Мир вашему дому! Я, Свен Торнссон, приветствую вас!
Шеренга качнулась – и через мгновение на возвышавшегося над чашей астронавта смотрели все десять жрецов. Торнссон провел лучом фонаря по их лицам. Лица были похожи на медные маски, окаймленные прямыми черными волосами, – с покатыми лбами, внушительных размеров носами и характерным для индейцев разрезом глаз. Ноздри жрецов украшали небольшие зеленые кругляшки. («Нефрит?» – предположил пилот. Когда-то по телевизору показывали нефритовый костюм одного древнего китайского владыки; многочисленные пластинки, соединенные золотыми проволочками, были такого же цвета, как кругляшки жрецов; тело в оболочке из нефрита должно было трансформироваться в сам камень и перенять его нетленность.) В уголках губ жрецов висели на небольших серебристых дисках серебристые же пластины, на шеях отсвечивали зеленью ожерелья из нескольких ниток трубчатых бусин. А у жреца с перьями нефритовая пластинка свисала и с кончика орлиного носа.
Пилот повернул фонарь в сторону и громоподобно повторил:
– Я, Свен Торнссон, приветствую вас!
В глубине души он надеялся, что после этих его слов жрецы незамедлительно падут ниц, как в фильмах (собственно, свое краткое выступление он и скопировал с какого-то видео), но ничего подобного не произошло. Оцепенение служителей культа продолжалось с полминуты, не более, потом они зашевелились, принялись оживленно переговариваться, и наконец медленно и осторожно начали приближаться к чаше. Плащи колыхались, открывая ступни, и оказалось, что на ногах жрецов нечто вроде плетеных сандалий, а на лодыжках в три-четыре ряда переливаются зеленью и серебром узкие браслеты. Впереди шел коренастый пожилой индеец с изумрудными птичьими перьями на голове; кривой шрам от виска до верхней губы пересекал его смуглое лицо с темными глазами и редкими черными волосками на подбородке. Чуть сзади и сбоку, как ведомый в паре самолетов-истребителей, сопровождал его жрец с колотушкой, а дальше неровной шеренгой двигались остальные.
Торнссон мгновение раздумывал, стоит ли ему спрыгнуть на пол, – и решил пока оставаться на месте. Так, по его мнению, он выглядел более внушительно, хотя и находясь рядом с индейцами, был бы на полторы, а то и на две головы выше самого высокого из них. Еще раз полоснув лучом по смуглым лицам – индейцы щурились от яркого света, но ладонями не загораживались, – он выключил фонарь, перевел его на отверстие в потолке и вновь включил. Поднял руку и все так же громко и торжественно заявил:
– Я, Свен Торнссон, прилетел с неба.
Жрецы остановились, воззрившись на яркий вертикальный луч, в котором кружились пылинки, и вновь начали перебрасываться фразами. Речь их была гортанной, с непрерывно и почти неуловимо менявшимися интонациями, и совершенно непохожей на давешний монотонный речитатив. И абсолютно непонятной Торнссону. Один из индейцев, отделившись от группы, обогнул чашу скользящим шагом и исчез за спиной пилота. Что-то зашуршало, взметнулись пылинки в луче – и раздался тихий стук. Пилот понял, что это открылись и вновь закрылись двери храма, но оборачиваться не стал. Хотя в груди у него возник неприятный холодок – вполне логично было предположить, что гонец отправился за местными копами, то бишь за вооруженными людьми. У Торнссона же из оружия имелся только небольшой складной нож, если его можно считать оружием. Лучше было его и не показывать. И это только в кино супермен-одиночка, поднаторевший в восточных единоборствах, мог запросто расправляться чуть ли не с сотнями автоматчиков-гранатометчиков. Пилот тоже в молодости увлекался шаолиньскими забавами, но прекрасно понимал, что никакое у-шу вкупе с тхеквондо, кунг фу и айкидо ему не поможет, если дело дойдет до столкновения с воинами, пусть даже вместо автоматов или пистолетов у них будут всего лишь копья или пращи. Нужно было во что бы то ни стало удержаться от конфликта, не допустить конфликта. А для этого следовало отыскать в себе ранее никогда не проявлявшиеся актерские способности и убедительно разыграть спектакль, где от его игры, возможно, будет зависеть сама его жизнь. Или, во всяком случае, свобода. Свену эта область культуры была совершенно незнакома. А ведь ситуация требовала от него не только достаточно убедительного для зрителей-участников исполнительского мастерства – он должен был придумать и сценарий этого действа под названием «Явление Свена Торнссона индейскому народу»…
Нельзя было допускать статичности – тут требовался непрерывный убедительный драйв; Свен понимал это, даже будучи полным профаном в сфере драматургии.
Со скоростью компьютера разложив в голове все детали по полочкам, он очертил лучом круг на потолке, опять выключил фонарь и, чуть присев, спрыгнул с кромки чаши, твердя про себя:
«Только бы не упасть! Только бы не…»
Тренированное тело, к счастью, не подвело – раскинув руки, он приземлился на обе ступни, сделал по инерции короткий шаг вперед и тут же выпрямился, как гимнаст, с блеском выполнивший соскок – концовку упражнений на перекладине. Воздев вверх руки, открытыми ладонями вперед, – смотрите, руки мои пусты, у меня нет оружия! – он двинулся прямо на жрецов, старательно улыбаясь и приговаривая:
– Я Свен Торнссон. Я прилетел с неба. Я Свен Торнссон…
Он представлял себе, как выглядит со стороны, и понимал, что зрелище получается довольно комичное, но ему было не до смеха. Впрочем, комичной эта сцена могла бы представляться Батлеру или Каталински, или давним портлендским приятелям – главное, чтобы она произвела отнюдь не комичное впечатление на тех, для кого разыгрывалась. На служителей культа из древнего земного города с труднопроизносимым названием.
«Теотиуакан! – внезапно вспомнилось ему это название, произнесенное всезнайкой Батлером. – Тео- тиу-акан!..»
Продолжая идти на жрецов, он ткнул себя пальцем в грудь:
– Свен Торнссон.
